. Я ссу только самое лучшее в задницу моей жены.
Потом, конечно, она пробиралась к стульчаку и опорожнялась мощным, еще теплым потоком.
* * *
После стольких лет ее одежда сгнила, оставив ее сидеть голой в инвалидном кресле, бездумно смотря мыльные оперы и ток-шоу. Однажды Джерри Спрингер[2] пригласил в студию группу взрослых, принадлежавших к организации, носящей подгузники. Да, казалось бы, нормальные взрослые, которые возвращались домой со своей респектабельной работы, а затем надевали подгузники и сидели в манежах со своими супругами.
- Это абсолютно нормально, - настаивал председатель “клуба”. - Это возвращает нас к нашему детству, переформулирует детские идеалы, чтобы снять стресс-факторы взрослой жизни.
- Ты болен! - выкрикнул в ответ один из зрителей.
Но Присцилла только покачала головой. Приятель, если ты думаешь, что он болен, познакомься с моим мужем.
* * *
Хуже всего, конечно, был вкус его экскрементов у нее во рту. Полусладкий, со сливочным блеском, который сохранялся несколько часов. Она промывала рот водой из туалета, поскольку Фентон намеренно забыл снабдить ее зубной щеткой, раковиной, Листерином[3] и т. д. На четвертом году жизни зубы Присциллы превратились в черные, мохнатые камешки, и каждый из них она выплевывала, как уродливые пилюли.
Он кормил ее, когда вспоминал, открытой банкой спагетти и стаканом воды, обычно два раза в день. Время от времени, однако, он забывал об этом, иногда на несколько дней, так что к настоящему времени ее тело превратилось во что-то, похожее на живой скелет: меньше девяноста фунтов, голова - покрытый кожей череп. Некогда пышные груди превратились в пустые лоскуты плоти. Линии между ребрами напомнили ей кадры из лагеря смерти, а волосы, давно поседевшие, отросли до пола. Пучки волос под мышками, пучок волос между ног, как крысиное гнездо, волосы спускаются по ногам до выпуклых обрубков, туда, где раньше были ее ступни. И то, что она не могла мыться в течение шести лет, только добавляло последние штрихи к шоу ужасов, которое теперь было ее жизнью. Ее собственные запахи ужасали ее. Каждую ночь ей снилась она сама в аду Босха: тощая кретинка с торчащими бедрами и лишенными плоти ягодицами, съедаемая клювастыми демонами.
* * *
Телевизор нельзя было ни выключить, ни уменьшить его громкость, и всякий раз, когда Фентон хотел вызвать у нее дополнительное отвращение, он включал еще больше подпольной порнографии. Образы, которые не поддавались описанию и только усиливали ее убежденность в том, что она вышла замуж за самого порочного человека, который когда-либо жил. В одно мгновение она тупо наблюдала за
