— Доченька, только не волнуйся, — перемещает руку на живот. — Помни о пузике. Ему нельзя нервничать. Сейчас витамины прокапаем и заберу тебя домой. А этих америкашек со свету успеем сжить. Потом. Дома.
Умеет мама успокоить. Вроде ничего особенного не сказала, а тёплое спокойствие обволакивает и тело, и душу. Остаётся полежать часочек под капельницей и домой, под защиту комнаты. По дороге собираем все вечерние пробки. Джейк исчез из клиники в неизвестном направление, и душу начинает травить тревога. Знаю-же, что прощу, приму и буду любить, но зачем-то оттолкнула, прогнала. К концу дороги изматываю себя окончательно. Сердце кричит — прости, разум шипит — отомсти. Домой захожу без сил, с желанием упасть в кровать и забыться. Направляюсь в спальню, но Максим останавливает меня и маму, прося задержаться в гостиной. Расположившись на диванах, получаем в руки бумаги, исписанные мелким, аккуратным почерком.
— Это копии письма Елены Ивлевой, — тихо говорит Макс. — Предсмертное, объясняющее, почему Джейк был вынужден улететь и разыгрывать этот спектакль.
Читаю письмо и волосы встают дыбом, шевеля и приподнимая одежду. Столько боли и отчаяния в этих строчках, столько грязи и ненависти в этих словах. От слёз расползается текст, теряясь в спазмах, давящих в груди. Хочется свернуться калачиком, обнять подушку и рыдать в голос, от этой безысходности, жестокости, несправедливости.
— Кто? — единственный вопрос, слетевший с губ мамы и повисший в тошнотворной тишине.
— Хелен, — боль в голосе Макса проникает по кожу маленькими иголками, колющими нервные окончания. — Бабушка Джейка.
Разве может это уложиться в голове? Что за дерьмо вместо мозгов у бабушки Джейка? Джейк! В груди что-то лопнуло от напряжения и зазвенело, отдавая вибрацией в сердце.
— Джейк! Макс! Где Джейк?! — срываюсь с дивана, заламывая руки. — Где твой сын, Макс?!
— Отправил его на квартиру, — растерянно разводит руками.
— Мам! Уложи, пожалуйста, Лёшу спать! Меня сегодня не ждите! — вылетаю из дома, хватая ключи и телефон, направляюсь в гараж. — Гена! Ген! Срочно в Москву! Домой!
Запрыгиваю в машину, пристёгиваюсь, набираю Джейку, но абонент недоступен. Елозию на сиденье, крутя телефон и кусая губы.
— Ген, родненький, прибавь газку, — умоляюще ловлю его глаза в зеркале заднего вида. — Я тебе за это дополнительный отгул выбью. Звезду достану. Пирожками всю жизнь кормить буду.
— На пирожки согласен, — растягивается, как Чеширский кот, увеличивая скорость. — За ваши пирожки душу продать можно.
