— Джей. Обещай, что сразу разбудишь, — вцепилась мне в руку. — Джей. Сразу!
— Мариш. Сразу. Клянусь, — глажу её по волосам, обволакивая теплом м нежностью.
Пока Рина спит, звоню Вадиму и описывая всю ситуацию. Вадим молодец, держится. Никаких истерик и пустых вопросов. Только один:
— Когда можно приехать?
— Вадь. Сейчас ты нужен дома, — обрубаю его желание. — Здесь и так достаточно слёз. Тем более отец никого не подпускает к Дарье. Он как дракон над золотом. Как только что-то изменится, позвоню.
Сбрасываю вызов и набираю Ларри.
— Лар. Что-нибудь выяснили?
— Вычислили стрелка. Ищем где окапался, — отчитывается Ларри. — Будет информация, сразу наберу.
Захожу к отцу в надежде, что Даша очнулась. Но нет. Дыхание стало ровнее, что радует, а бледность и посиневшие губы расстраивают.
— Пап. Разговаривал с Ларри. Вычислили стрелка. Ищут, где спрятался.
— Не сейчас, сын, — поднимает голову и смотрит пустыми глазами. Осунулся, как будто постарел лет на десять. На висках выделяется седина, чёрные круги под глазами, лоб разрезают морщины. — Сейчас это не важно. Сейчас вообще ничего не важно.
— Отец! — повышаю голос. — Ты же знаешь, что нужен Дине! И не только! Ты нужен всем нам!
— Уйди, Джейк! — рычит он, испепеляя взглядом. — Просто уйди!
Вылетаю из палаты, сажусь на стул, хватаясь за волосы. До него не достучаться! Весь его мир в Дарье! Он сгорит, если её не станет!
Марина
Кто-то скажет, что сутки — это мало. Всего лишь двадцать четыре часа. Иногда, сутки — это много. Тысяча четыреста сорок минут, восемьдесят шесть тысяч четыреста секунд. Каждая секунда тянется вязким ожиданием. Каждую минуту со страхом ждёшь холод смерти и надеешься никогда не дождаться.
Я вижу сон. Солнце, слепящее и согревающее, луг, покрытый цветами. Я иду, путаясь в длинной траве. Слышу мамин смех и бегу на него. Она светится в лучах солнца, с любовью смотря на меня.
— Мариш. Обещай позаботиться о Максе, — нежно журчит её голос. — Ему сейчас хуже всех, Мариш. Один он не справится. Обещай.
— Нет, мам. Нет, — шепчу. — Ты должна вернуться.
— Мариш. Доченька. Обещай, — умоляет меня.
— Нет! Слышишь?! Нет! — перехожу на крик. — Ты вернёшься! Его никто кроме тебя не вытащит! Слышишь?! Никто!
Мама молча мотает головой и уходит, а я приросла и не могу пошевелиться. Крик застревает в груди, и только слёзы стекают по щекам.
Просыпаюсь в слезах, текущих по щекам. Сердце ходит ходуном, доставляя тупую боль. Не хочу анализировать сон. Слишком явно. Слишком тяжело.
