Иллюзия прогресса: опыт историософии | страница 18



. Критикуя Запад за «склонность передоверить историческую ответственность безликим механизмам технико-экономического прогресса, сняв её с человека как «слабого звена», А. Панарин полагал, что, «по-видимому, именно проигравшим технико-экономическое соревнование с Западом предстоит вернуть человеку статус главного звена, а духовным факторам – главного источника продуктивных исторических новаций», а также, что «инициатива глобальной духовной реформации переходит к Востоку, и в авангарде этого движения, по-видимому, будет стоять ныне поверженная Россия»[33].

В основе таких представлений лежат, как кажется, не столько научные, сколько идеологические мотивы. Не совсем ясно, что дало A. Панарину основания связывать осознание необходимости самоограничения именно с неевропейскими культурами. Скорее, следовало бы говорить о понятном неудовлетворении этого мира недопотреблением. О самоограничении же вынужден задумываться как раз Запад.

В полемике со сторонниками «евразийского инварианта» Л. Алаев справедливо заметил: «Да, всем народам невозможно сейчас достичь уровня потребления США. Да, главным образом из-за производственной активности Запада человечество подошло сейчас к порогу экологической катастрофы. Но значит ли это, что “духовно богатые” народы Востока или бывшего СССР ограничат рост своего потребления? …Решение задач ограничения мирового потребления придётся брать на себя странам Запада. Именно там будет разработана безотходная технология, будут открыты новые источники энергии, будет разработан новый образ жизни – достойный, но не такой затратный, как сейчас. И этому “гнилому Западу” придётся ещё потратить немало сил (в переносном и самом прямом смысле – принудить) и денег, чтобы заставить “духовно богатый Восток” перестать загрязнять воздух и воду и служить рассадником болезней»[34].

Приходится слышать, что западный, «прометеевский», как его называют сторонники грядущей «восточнической» глобальной трансформации, человек покоряет, преобразовывает мир, а незападный – сливается с ним в едином бытийственном процессе. Вот характерное высказывание: «что касается Востока, то он отличается от Запада обращенностью рефлексии не к предметности опыта, а скорее к самому факту присутствия бытия, к “таковости” вещей, к чистой бытийственности сознания… Человек на Востоке в противоположность Западу не ограничивает себя, не ищет себе определений, но высвобождает себя, “даёт себе быть”»