— Дядька, та чего вы человика истязаете, ему проще до Стамбула и обратно сбегать, чем объяснить, что барин ваш, удачно у меня шапку купил и того…ну…это… не возьмём мы у тебя ничего. В расчете мы. Полном. — Казак сделал паузу и уже добавил мне. — Всё пора, по первой темноте к большому камню, тому, ну знаешь, подходи, только тихо. И чтоб ничего белого. — Он тряхнул светло русым чубом. — Разумеешь?
— А красное можно? — на всякий случай спросил я.
— Червоне, ночью як чёрное. — Пластун присвистнул. — Можно, а что у тебя красное?
— Оторочка мундира. — Я не врал — была кайма.
— Шуткуешь, трошки? — Микола подмигнул. — Це, гарно. Мундирчик худой оденьте — на животе придётся поползать.
— Николай, ещё вопрос. На каком языке вы говорите?
— Язык обыкновенный, человечий. Все понимают и русские и хохлы и сербы и черкесы, ну до побачинья.
Казаки через десяток метров скрылись за кустарником. И так ловко, что ветки перестав дрожать, быстро застыли неподвижно, словно и не пропускали через себе никого.
— Теперь Прохор, доложи, сколько наших вышло и, где они.
Старик вытянулся, понимая торжественность момента.
— Тут недалеко, возле ручейка, в порядок себя приводят, шестьдесят четыре души.
Из сотни. Совсем неплохо. На душе стало радостнее.
— Старший фейерверкер сказал, если вы вырветесь, пойдём строем, под вашей командой. С песней. Мол, артиллеристы не дикобразы турецкие, и сейчас все чистят к вашему приходу, чтоб выглядеть, как новые пятиалтынные.
— Пошли, тогда, покажешь, а по пути про перстень расскажешь. Где добыл, каким способом.
— Господь с вами, батюшка Иван Матвеевич, маменька ваша в дорогу дала, с наказом, беречь пуще глаза. В самую тяжёлую минуту, пустить в дело… — он потрогал холщёвый мешочек, висевший на шее. Я‑то думал ладанка, или щепоть родной земли.
— Давай так, если целыми выберемся отсюда, оставишь его себе.
— Спасибо, Иван Матвеевич. — Прохор осенил себя крестом. — Только правильно будет вашей матушке вернуть. Вещица дорогая, фамильная, должна в семье остаться.
Тут я понял, почему матушка доверила ему, а не мне. Давно проспорил бы или в карты поставил. Всё теряет ценность, если завтра убьют молодым. Даже фамильные графские перстни. Заметив, что старый солдат стал задыхаться, предложил, как бы между прочим:
— Присядем, револьвер почистить нужно, вон и камни удобные.
На удивление, оружие турецкого офицера содержалось в полном порядке. Его Смит–Вессон украшен костяными щёчками с изображением полумесяца. У меня же были простые чёрные деревянные с насечкой. Это что ж, британцы специально для турок–мусульман оружие изготавливают?! Ну, эти за пару фунтов, мать родную продадут. Пока я драил револьверный ствол, Прохор полировал турецкую шашку.
