— И, тем не менее, это совпадение может указывать на кого-то из членов анархистской организации.
— Именно. В этом и состоит прочная связь между анархистами и судьей: за убийством стоит тот же человек, что и за созданием кода.
Мы продолжали двигаться на север по Мотт-стрит, обходя мусор, который был просто свален на тротуар. Улица казалась более пустынной, чем обычно; из-за холода уличные торговые киоски, которые обычно выстраивались вдоль улицы, были уже закрыты.
— Ты не возражаешь, если я проеду с тобой только полдороги? — спросил я.
— Всё в порядке, Саймон. Ты хочешь поскорее разобраться с разговором со Страппами. Я понимаю. — На короткое мгновение она накрыла мою ладонь своей рукой, затянутой в перчатку.
Мы остановили проезжавшее такси, я помог Изабелле сесть, и она разложила свою пышную юбку на сиденье, освобождая мне место рядом с собой.
— Впереди в Бауэри проходит демонстрация рабочих, движение перекрыли, — крикнул нам водитель. — Придётся ехать в объезд.
Я заверил его, что все в порядке, и он повернул на восток, к реке, а затем свернул на север по Первой авеню.
За несколько следующих кварталов район ухудшился: салуны и игорные притоны Бауэри уступали место кварталу заброшенных зданий и уличных попрошаек — в большинстве своём, простых мальчишек лет восьми-девяти.
Такси подъехало к Третьей улице, и мы оказались в «Маленькой Германии»[15] — месте одновременно чужом и странно знакомом.
Изабелла пристально смотрела в окно. Потом она повернулась ко мне и заговорила так, словно читала мои мысли.
— Это твой бывший район, Саймон?
— Да, бывший, — сухо кивнул я. Это было словно в другой жизни.
Теперь этот район стал городом-призраком, потому что большинство выживших сделали то же, что и я — сбежали отсюда. Большинство отправилось в Верхний Ист-Сайд, другие — в Асторию или Бронкс.
Школы и магазины, которые я помнил, теперь были закрыты, и хотя на их место постоянно — пусть и медленно — появлялись новые дети и торговцы, окрестности не выглядели прежними.
Я помнил каждый дом. Мы миновали здание, где жил Эндрю Стил с женой и четырьмя детьми; он покончил с собой после того, как его семья погибла на борту «Слокама». На Пятой улице жили Фельцки и Хартунги; «Слокам» уничтожил и эти семьи.
И тут я увидел дом номер 120 по Первой авеню. Это был один из самых обветшалых домов на улице, где я вырос — и напоминание об огромной пропасти, которая отделяла меня от Изабеллы; пропасть классовая и пропасть в воспитании, которая казалась непреодолимой.
