– Ну всё, Аслауг, что случилось?
– Я, между прочим, за тебя в ответе! – кормилица воткнула руки в боки. – И за тебя, красавица, – она тряхнула Сольвейг за плечо. – Пожалуюсь отцу и дяде, непременно.
Женщина, качая головой, демонстративно повернулась к беглянкам задом:
– Вот ведь устроили! Гейр, доспехи не снимая, весь остров оббежал. Думал, вас выкрали шальные люди.
Учитель от изнеможенья сел прямо на землю, сразу сняв с потной головы шлем.
Глядя на них, Оде стало стыдно:
– Прости Аслауг, мы хотели вдвоём с Сольвейг немного прогуляться. Так хочется, чтобы без надзора сами, мы иногда могли, куда хотим ступать ногами. Теперь мы готовы в заточение, в полон, в неволю вновь вернуться.
– Чего болтаешь, – Аслауг возмутилась ещё больше, – какое заточение? Кто ещё так живёт, как вы?
Вернувшись домой, девушки быстро забыли об обиде Аслауг и бледном виде Гейра. Обновки отодвинули на второй план всё остальное.
И только после обеда, зашедшая в комнату к Оде Аслауг напомнила им об утреннем происшествии:
– Я вот всё думаю, случайно ли вы сегодня в Бьёркё сбежали? Может, там вас ухажёры ждали?
Девушки рассмеялись.
– Чего смеётесь? Это быстро происходит. Сегодня куклы, завтра, глянь, уже ребёнок.
Ода стала вдруг серьёзной и засунула руки под сарафан. Он одевался поверх платья и представлял собой два куска материи, которые соединялись между собой либо тесёмками, либо застёжками-фибулами. Сарафан Оды имел по бокам по четыре красивые бронзовые фибулы. Ода оттопырила у себя ложный животик беременной и затараторила притворно возбуждённым голоском:
– Смотри, кормилица! Я не пойму, с чего у меня живот вдруг стал расти?
Сольвейг сразу поддержала подругу:
– И у меня! – она проделала с сарафаном то же самое, что и Ода.
– Аслауг, на ужин хочу я квашеной капусты. И лучше с кислой клюквой.
– А я груздей солёных. Нет – лучше кваса! Причём такого, чтобы была плесень сверху у него. Это значит – кислый он, как уксус.
– Ну, хватит! Разыгрались. Вот расскажу отцу про вашу шалость, он этот рынок на Бьёркё вообще разгонит. Чтобы не мозолил глаз обитателям усадьбы и вас в соблазны не вгонял на легкомыслия поступки, – Аслауг взяла в руки жёлтую ленточку, прошитую по бокам бисером, и приложила ко лбу. – Там люди пришлые. Бывают и шальные. Опасно для таких красавиц одним на рынок ездить.
Ода покачала головой, глядя на кормилицу строгим взглядом:
– Если исполнишь это обещанье – ты для меня никто. Тебе я даже «здравствуй» не стану больше говорить.
