И тогда Диего впервые решил, что этого всего не было. Не существовало Марикеты, не существовало его лучшего друга, его сестры, его самого близкого – ладно, допустим, после Вэйрина – человека. И вот теперь они больше не на Ла-Уэрте, и это не игра воображения и не иллюзия, она живая, самая настоящая, и слёзы, которые продолжают литься из её глаз, тоже настоящие.
– Мне страшно, – вдруг всхлипывает Мари, утыкаясь лбом в его плечо.
– Тише, малышка, – поглаживая волосы подруги, шепчет Диего. – Тише. Я рядом.
Диего смотрит поверх головы Мари – ловит ревнивый взгляд Джейка. Честное слово, Майку надо бы надрать зад за эту самодеятельность, хотя Диего и понимает, что удержать Маккензи на расстоянии от Марикеты смогут только высшие силы. И это, блин, проблема: как для самого Джейка, так и для Мари.
Диего мягко отстраняет её от себя и усаживает на диван. Мишель тут же протягивает ей стакан воды, и Мари с благодарностью кивает. Такая она… смешная. Заплаканная, взъерошенная. Вот что-что, а Марикета никогда не была из тех девушек, которые умеют красиво плакать – в отличие от той же Мишель, которую не портили даже дорожки размазавшейся туши, потому что слёзы придавали её голубым глазам особый блеск. А у Мари лицо и шея покрывается пятнами, нос распухает, особенно когда она так забавно шмыгает. И до чего это неуместно – то, что ему хочется смеяться, глядя, как она ревёт в три ручья.
Диего вылавливает краем глаза момент, когда Шон кладёт руку на плечо Джейка, дёрнувшегося в сторону Мари. А Мари постепенно успокаивается, поднимая опухшие глаза на лучшего друга, и в этот миг Диего становится страшно.
Гонимый из Лондона мыслями о том, что она жива, он совершенно не подумал, что она станет задавать вопросы; конечно, она станет. Чёрт. И насколько было бы целесообразно вываливать на неё всю чёртову правду? Или признавать, что он сам не знает всей правды?
– На пару слов, Коротышка, – сквозь зубы произносит Маккензи, и Диего морщится от этого дебильного старого прозвища, однако кивает, уходя на террасу вслед за Шоном и Джейком. Марикета разочарованно вздыхает за его спиной, и этот протяжный звук безжалостно прерывает захлопнувшаяся дверь. – Нельзя рассказывать ей всё и сразу, – без обиняков говорит Джейк.
– Но и лгать ей нельзя, – возражает Шон.
Диего нервно теребит рукав рубашки.
– Я согласен, что нельзя делать ни того, ни другого, – медленно говорит он. – Я мог бы сказать, что на острове произошло слишком многое, и что вся правда будет для неё слишком большим потрясением. Я мог бы дозировать информацию… Тогда она…
