И внутри меня закручивался тугой комок желания. Впервые в жизни я испытывала потребность совершить нечто абсолютно запретное и непозволительное – поднять подол платья, чтобы залезть к себе в трусики. Ощутить собственную влагу, которой пропиталась шёлковая ткань белья, провести пальчиком по клитору и вниз, к жаждущему, ноющему и конвульсивно сжимающемуся влагалищу.
Моё дыхание сбилось. Я заглатывала воздух отрывистыми затяжками и ощущала, как трясутся коленки. Не сомневалась даже, что на моём лице всё написано. Каждая порочная мысль вылезла наружу, а возбуждение стёрло рамки и приличия.
Но моему лихорадочному сознанию казалось, что Йен испытывает похожие чувства. То, как он смотрел на меня… давало мне понять, что там, под ним, вовсе не эта блондинка. А я.
– Что за чёрт!? – доносится до меня её возмущённый возглас. Я срываюсь с места как ошпаренная, слыша позади хриплый, до безобразия весёлый смех Йена.
Бегу обратно не разбирая дороги. Тело горит, точно объятое огнём. Не сразу замечаю двух хоккеистов на своём пути.
Понимаю, что со стороны выгляжу странно. Чувствую, что щёки пылают. Замедляю шаг, пытаясь придать себе хотя бы чуточку приличный вид, но всё равно какой-то из этих неотёсанных чурбанов грубо хватает мою руку и притягивает к атлетичному телу.
– Куколка, не хочешь поразвлечься? – задаёт он вопрос, и до меня доходит, что если он решит изнасиловать, то даже не обратит внимание на то, что я хозяйка этого вечера или мачеха его товарища. Он явно в такой кондиции, что ему уже на всё наплевать.
– Пусти, – прошу, пытаясь выдернуть запястье из его грубых пальцев, жалящих кожу, точно крапива.
– Отпусти её, – слышу, наполненный металлом голос парня, что стоял поодаль. Сразу его не заметила. Тот самый, что пялился на меня. Он вовсе не похож на доброго самаритянина. Скорее на мужчину, который вытащит девушку из объятий насильника, чтобы самому занять его место. Поэтому его следующая фраза звучит едва ли не отрезвляюще: – Эта малышка – Айса.
Меня разбирает хохот. Я смеюсь так, что живот сводит, и буквально сгибаюсь в три погибели. На глазах появляются слёзы, и я даже не могу их стереть. Одной рукой опираюсь на стену, словно, не будь её, ноги бы подкосились. А другой я сжимаю живот. Это истерика. Она бьёт по моим натянутым нервам, резонируя в теле. Кажется, что вот-вот нервные клетки разорвутся в хлам.
– Что здесь происходит? – гремит голос моего ревнивого муженька.
Сам хочет, чтобы на меня пялились и пускали слюни, и сам же страдает от этого. Оттого, что взять меня не может. А способен лишь, как все остальные, – смотреть. Ни себе ни людям. Так и думала, что решит проследить за мной, пощекотать себе нервишки. Интересно, чтобы он сделал, застав меня с собственным сыном? Тут же вызвал бы своего адвоката?
