Второе воспоминание имело непосредственное отношение к происходившему на наших сеансах:
Я – маленькая девочка – играла с мамой. Я изображала больного ребенка, а она утешала меня, перепеленывала, ну и все такое. Частью этой игры было то, что каждый раз, когда она что-то делала, я должна была говорить: «Нет, это не помогает». Мне очень нравилась эта игра.
Ну кто бы сомневался, что ей это нравилось! Она же всю свою жизнь играла в эту игру, а в данный момент играет в нее со мной. Первое воспоминание носило вполне отчетливый вспомогательный характер: она была бессильна сделать что-либо для своего деда, что дало ей представление о том, что она будет в таком же бессилии идти по жизни, будучи неспособной как-то влиять на окружающих ее людей.
А вот второе воспоминание имело более непосредственное отношение к делу: «Я – травмированный ребенок, и я должна демонстрировать, что никто не может мне помочь». Вот это и было тем мифом, который задавал модель ее поведения всю ее жизнь до текущего момента; это и представляло собой отличную отправную точку для дальнейшей терапии. Когда я указал ей на это, она, наконец, почувствовала под ногами почву, и мы получили возможность продвигаться дальше с некоторыми проблесками надежды на успех.
Как мы видим на примере этой пассивной и озлобленной женщины, бесконечная игра которой нацелена на доказательство того, что ей не может помочь и целый мир, мифы, живущие в каждом конкретном индивидууме, можно распознать в подобных воспоминаниях раннего детства, в которых эти мифы уже абсолютно четко отражены. Это не означает, что какое-то воспоминание имеет в центре реально произошедшее событие – мы никогда не сможем узнать, случилось что-то или нет. Более того, совершенно все равно, о реальном событии данное воспоминание или о выдуманном. Вообще говоря, сам пациент не может быть уверен, на самом деле что-то произошло или это результат мечтаний, сновидений, игры воображения. Это та же самая проблема, с которой столкнулся Фрейд, когда развивал свои теории детской сексуальности на основе тех «воспоминаний», которыми делились с ним изнасилованные своими отцами пациентки – женщины викторианской эпохи. Поначалу Фрейд воспринимал эти «откровения» как имевшие место факты, но затем, к своему неудовольствию, начал подозревать, что многое было мифами, а не тем, что случилось на самом деле. Но истории имели одинаково большое значение как мифы о ребенке, подавляемом высокомерным отцом из той же викторианской эпохи, воспринимавшим свою убежденность в том, что ребенок должен исполнять все его желания, как нечто совершенно естественное. Подобные рассказы действительно важны как мифы, и такого рода процесс создания мифа вокруг некоторого события – реального или воображаемого – является существенным моментом
