Поскольку сегодня мы не испытали оргазм одновременно, он грустит и укоряет себя за то, что не дождался меня, — упрекает, будто в несостоявшемся акте.
Я говорю ему:
— Пустяки! Мы бывали друг с другом так часто, как никто другой. Разве не ты превратил меня в женщину?
Тогда он назвал меня своим Единорогом, и мы долго пролежали вдвоем: его огромное твердое копье вонзилось в меня полностью, а мои ноги обхватывали поясницу этого молодого Тельца. Но еще тверже был его взгляд, тоже вонзенный мне в глаза, пока мокрая от пены мордашка еще покачивалась над моими губами, о которые мимоходом, словно в шутку, вытиралась время от времени. Только Зверь бывает таким торжественным и ручным, ведь он видит свою жизнь во сне, пребывая целиком в настоящем и полностью отвлекаясь от того, что делает, без воспоминаний о прошлом и мыслей о будущем, неспособный на сожаления.
Порой я задерживаюсь между его лицом и бархатной маской, загораживающей живот, словно он выходит навстречу тем чудищам, что живут ниже пояса.
О, кустарниковый шиповник, ретивый, нескромный и порой цветущий, словно в петлице, в его приоткрытой ширинке! Он голый? Из длинного черного руна боязливо появляется розовый язык моего пуделя.
Я едва смею надеяться, что увижу его сегодня, но страстно желаю этого. Требуется стечение слишком многих обстоятельств, и я удовлетворялся столько раз, что очень долго подготавливаюсь к возможной помехе — лишь бы не разочароваться. Разве он не может заболеть? Несчастные случаи происходят так часто. А сколько мне нужно преодолеть препятствий, чтобы увидеть его наверху лестницы, с горящим взором, открытым ртом, молчащего, с рукой, засунутой в карман брюк для обуздания того, что мешает ему спуститься ко мне?
С Пьером я познаю́ счастье любить человека, который мало заботится о моей и своей верности. Удовольствие — наш Закон, и каждый получает его при удобном случае, не обижаясь на другого, откуда бы оно ни исходило. Чудо в том, что ни с кем другим мы не испытываем большего, чем вдвоем, и верность подразумевается сама собой, хотя и утрачивает свое название. Я хочу сказать, что, спонтанная, беспричинная, свободная и естественная, она теряет связь с тиранией и добродетелью, утрачивает то ненавистное и даже героическое, что может в ней быть. Высшей деликатностью между любовниками — Пьером и мной — было разрешение по очереди, не рассказывая друг другу, спать с Жаком, и нас обоих весьма прельщало, когда наши губы делали крюк, дабы еще раз неожиданно встретиться на алых устах этого юнца, будто на одном и том же кубке.
