Девять вечера. Даже не понимаю, хочется мне смеяться или плакать. Огромная пустота, в которой смутно различается удаляющийся силуэт — он уходит, не оборачиваясь, — и вот я уже не чувствую больше ничего, только одиночество и оторванность от дома. Я вдруг впервые это осознаю: он заменял мне дом.
Снотворное начинает действовать; сколько же искусственных средств создано для того, чтобы можно было жить! В виске нарастает колющая боль, обычная предвестница мигрени, но на сей раз — сна. Я проваливаюсь в забытье, словно оглушенный ударом кулака. Браво.
Однако буквально за секунду да того, как заснуть окончательно, я вздрагиваю, осененный внезапной догадкой — словно яркая вспышка молнии разрывает ночной мрак: «В конце концов, кто тебе сказал, что это не он устроил все таким образом, чтобы вы смогли оказаться вместе? Что это не он поместил тебя в одну комнату с А., своим близким другом, — чтобы встретиться там с тобой? А ты отверг этот дар — да еще с каким презрением! Вот потому, что ты расстроил его планы, он и отказался уделить тебе пять минут для разговора — с подчеркнутым высокомерием». Ну что ж, тем лучше! Я предпочту вовсе не быть счастливым, чем быть им такой ценой! Никаких трюков, никакого промискуитета! Тридцать лет безумств не умалили моего достоинства. Оказавшись под благородной эгидой N., я буду спасен! Я не собираюсь делить комнату с А. в Z. — даже ради того, чтобы встретиться там с X.
Нет, какова бы ни была моя страсть к X., я не пойду к нему каким угодно путем, через чьи угодно руки.
Слова, которые я слышал у себя в деревне, кружатся нескончаемым хороводом по огромному пространству моей бессонницы: gnadre, coucher а la barre, le nialou.
Одиннадцать часов десять минут. Кофе, который я выпил в пять часов, меня разбудил, а «серенол», который я принял в десять, пытается погрузить меня в сон. Я чувствую, как сон окутывает меня, но не может проникнуть мне в сердце. Сердце?.. Ах, если бы дело было только в кофе, — тогда большая доза «серенола», вероятно, уже подействовала бы. Но дело в X. — и в моем внутреннем диалоге, который все продолжается: «Это моя вина? Или его? Кто в ответе за постоянные недоразумения между нами? Я или он? Его гордыня — или моя?
Я смешон, затеяв эту дуэль и потерпев сокрушительное поражение. Спасти меня может только жестокая месть. Но как я смогу заснуть, если ищу способ отомстить и не нахожу? И тем более — когда его найду?
Он, возможно, все еще присутствует в моей душе; поменялся только знак — с плюса на минус. Пусть мне никогда не говорят больше об этом человеке — или говорят только как о цели, которую нужно поразить. Око за око.
