Они еще немного постояли перед этим домом, скрывавшим под своей крышей радости и тревоги их запретной истории. Затем, взявшись за руки, они молча ушли, и то был лишь краткий миг из сорока лет, что они счастливо прожили вместе.
* * *
На следующий год Джеймс Маршалл Уилтон получил предложение занять важный пост в Британском музее — род деятельности, который, как уверяли, оставлял бы ему достаточно времени для занятий своими личными трудами. Он колебался, задумавшись о собственной свободе, но, с другой стороны, находясь у бездонного кладезя первоисточников, он мог бы переложить второстепенные исследования на более молодых сотрудников. Это позволило бы с удвоенным усердием посвятить время драгоценностям цариц и красоте наложниц, отдалившись от перечней кладовщиков. Две его старые кошки, которым он ни за что не навязал бы тоскливый карантин, умерли несколько месяцев тому, и Джеймса больше ничто и никто не удерживал. Если бы он перевез свою библиотеку в Лондон и компактно сложил в аттике свои древности, то мог бы остальную часть «Нут» даже сдавать. Как-то вечером он обошел всю виллу, слегка расстроенный тем, что придется ее покинуть, однако уже принял решение и велел привезти на следующий день ящики для книг. Джеймс уложил их сам в облаках пыли: толстые подклеенные тома, подшивки ежемесячных и ежегодных изданий, книги по искусству — в отличие от господина Феликса Мери-Шандо, он уделял больше внимания содержанию книг, нежели их внешнему виду. В день отъезда, после титанических трудов по перевозке, он почувствовал одновременно печаль и радость: сердцу его была дорога вилла «Нут», но разум стремился в египтологический отдел Британского музея.
«Домус и компания» подыскали жильцов. За исключением чердака, служившего Джеймсу складом да порою временным пристанищем, когда он проводил пару дней во Франции, вилла была сдана семье аптекарш, состоявшей из мадмуазель Жюльетты Муан, феминистки, ее сестры Анны-Мари, феминистки в разводе, и сына последней, Жозефа Домбретта, двадцатисемилетнего помощника аптекаря и психопата. Подвал, в частности, достался Жозефу, а его мать и тетка занимали первый и второй этажи, романтическая обстановка которых и литографии, подписанные «Л. Ф.», вместе и порознь свидетельствовали об определенном, пусть и не безусловном вкусе.
Среди всех возможных загадок загадка сестринства — одна из самых непонятных. «Женщина» «Роша» окутывала своим ароматом Анну-Мари, украшенную жемчугами «Шанель» и тщательно накрашенную. Она читала множество социологических статей, авторы которых жаловались на положение женщины, но иногда любила, попивая чай, знакомиться и с лирическими произведениями, особенно когда лил дождь. Она слушала Жюльетту Греко и даже Жака Бреля, сокрушаясь при этом, что тот не был женщиной. Анна-Мари была транжирой, хорошо готовила и страдала геморроем.
