Наследства | страница 22



В сентябре 1922 года в мастерской аттика поселилась мадмуазель Клэр Пон, тридцатичетырехлетняя художница. Несколько недель спустя первый и второй этажи заняли Альфред Ванделье, его жена Мари и их четырехлетняя дочь, а подвальная квартира пока пустовала.

У Клэр Пон были безумно вьющиеся волосы, текучие глаза цвета мадеры и открытая улыбка, обезображенная неровными зубами. Она знала, что мир не таков, каким она желала его видеть, но брала на себя смелость воображать его сообразно со своими желаниями. Она хорошо обустроила свою жизнь, начиная с первых рисунков, выполненных в весьма сюрреалистическом стиле фантастического реализма, и вплоть до зрелых произведений — полотен, живописавших видения в классической, но при этом тревожной манере. Она изображала на них бредово-ясновидческие сцены, к которым имела особенный талант. Хотя ее произведения и отставали от новейших тенденций, они все же, пусть недорого, но продавались, библиофилы искали книги, которые она иллюстрировала, а ее статьи в художественных журналах находили определенный отклик. Жилось ей хорошо, несмотря на привычку никогда не читать контракты. Очарованная избыточной могольской отделкой, способной обогатить ее работы, она решила изучить предмет на месте и несколько месяцев провела в Джайпуре. Она жила там в бунгало с покоробившимися деревянными панелями и оставила в углу выцветшего на солнце сада с тучами каркающих галок одну из своих редкостных скульптур — вставшую на дыбы лошадь. Ее любовные дела складывались неважно, но она не без грусти с этим смирилась. Отец-хирург и мать-биолог приучили ее судить обо всем трезво, так что она не питала слишком больших иллюзий. Несбыточная мечта оставалась роскошью, которую она рассчитывала однажды себе позволить и не отказалась бы заплатить за нее, если это когда-либо потребуется. Художница наслаждалась идеальной гармонией.

Клэр Пон, в сопровождении двух пекинесов — Тай-фуна и Па-чу-ли, переехала на новую квартиру вместе с весьма разношерстной, но неизменно красивой мебелью, полотном Фердинанда Кнопфа и скульптурной Макса Эрнста, которую ненароком поставила в тот самый угол, где повесился господин Селестен Мерсье. Когда в первый же день появилась черная молескиновая сумочка, пекинесы, которые никогда ничего не боялись, зарычали, оскалив клыки. Ну а молодая женщина, даже не подумав о том, чтобы съехать с мастерской, в которой свет, падавший из слуховых и бокового окон, казался ей таким интересным, просто отметила этот феномен в своих записях, упомянув и об удавке, вдобавок проявившейся благодаря ее ясновидению. Впоследствии это не мешало ей насвистывать танцевальные мелодии, пока она мыла кисти или готовила собакам мясо.