* * *
2 февраля 19**
Мое преступление было идеальным. Но если когда-либо совершалось беспричинное убийство, в нем все же было больше изящества, ведь четкая мотивация предполагает, увы, заурядность. Хотя мотивация заключалась в логическом завершении того, что я лицемерно облекал лучезарной абсурдностью. Помимо наследства, я получил удовольствие, а также утолил издавна питаемую ненависть. Я мог бы сожрать часть плоти, если бы этому не противоречил способ избавления от трупа. Я читал, что в Китае готовят лечебный отвар из зародышей, извергнутых при выкидышах, чтобы ничего не пропало зря. Каким бы юным вы ни были, вас все равно можно съесть. И вас можно съесть, каким бы вы ни были старым, если вспомнить египетские мумии, которые стирают в порошок и через Венецию развозят по всей Европе под видом афродизиаков.
Вчера, как раз в силу некой беспричинности, мы отказались от игры. Мы страшно напились. Кое-кто валялся на полу. В любом случае, не следует расставаться с жизнью пьяным. На свете много людей, которым надлежало бы уйти вовремя. Они пускают слюни, орут, гадят под себя, мочатся на инвалидные кресла и пытаются вцепиться ногтями в санитарку, маразматики беспрестанно теребят свои вялые синюшные члены, неподвижно лежат на пеленке с зондами в каждом отверстии, привязанные толстыми хлопчатобумажными веревками, и вращают лишь перепуганными глазами, пока в нос им вливают питательный состав. Это может длиться месяцами, годами, смрад стоит невыносимый, а когда нотариус наконец зачитывает завещание, раздаются лишь крики досады, удары кулаками по столу да грубые ругательства.
* * *
— Это уже никуда не годится, девочка моя, ты постоянно все теряешь… То свои башмаки, то кастрюлю… А вчера еще и эту черную сумку… Если это не прекратится, я расскажу господину.
Луиза — с веснушками на бледной коже, похожей на манку, посыпанную корицей, — не знала что ответить. Терезы она боялась.
В ночи полнолуния Тереза засиживалась допоздна на кухне с делфтским кафелем, пока мсье Феликс Мери-Шандо размышлял на втором этаже о превратностях русской рулетки — этой лотереи для богатых, забавы Прекрасной эпохи.
* * *
Здесь можно перемотать кинопленку обратно до того дня в 1841 году, когда между посещением дантиста и возвращением в школу вклиниваются немного свободных часов. Каникулы. Дядя, непристойный паяц с обоссанным нижним бельем на голове, и путти, жестикулирующие посреди урн и пальм грандиозного гопурама на Изола-Белла. Огромная тень под рокайлями. Уже сильная для пятнадцати лет рука. Тот, другой, голый, невнятно, но зычно декламирует Ариосто. Тело пробуждает в черных водах гулкий отзвук, словно заполняющий собою весь мир. Никто ничего не слышал. Никто ничего не видел. Он быстро сел в поезд. Исчезновение заметят лишь спустя несколько дней. Только через пять недель обнаружат тело, которое, поначалу раздувшись, как бурдюк, станет затем, наоборот, пергаментным, точно мумия инков, — бурое и высушенное. Лишь тогда святые отцы известят заинтересованное лицо.
