Знали бы они, кем умиляются! Прилип к сыну Мастера, зовет братом и стелется под него, как шлюха. Жаба бледная. За каким шисом Мастер его взял, его же в любой толпе видно — на весь Суард северян по пальцам перечесть.
Внутренности болезненно сжались и булькнули. Проиграть бледной жабе, проклятье!
Стриж тем временем поднес кружку с молоком к его рту. Волчок с трудом глотнул, по подбородку потекло. Больше всего ему хотелось выплеснуть молоко в бесстыжие буркалы, этой же кружкой разбить бесцветную физиономию, а осколком перерезать глотку. Заботливый, шис его дери. Улыбается. Прям монах милосердный, а не убийца.
Волчок глотал молоко, глядя в синие глаза прилипалы и твердя про себя умну отрешения. Будем улыбаться (мы же братья!), пока не придет время испытаний или не подвернется другой случай придавить гаденыша.
В таверну тем временем набивался мокрый, жаждущий пива и жареных колбасок народ. Подавальщица сбивалась с ног, таская к столикам выпивку и снедь.
Едва Волчок успел выпить полкружки, дверь распахнулась и с грохотом ударилась о стену. Отряхиваясь, как мокрый пес, в таверну ввалился верзила в серо-красном мундире муниципальной стражи.
— Стоять! — распорядился он с порога.
Подавальщица от неожиданности замерла, чуть не уронив подносы.
— Пива, бегом марш! Жаркого, окорока, пирога! — потребовал сержант и со скрежетом отодвинул стул от стола, где уже расположилось полдюжины его подчиненных. — Разленились, шисово семя!
«Надо убираться, пока не началась драка», — подумал Волчок, с трудом сводя раздвоенное пятно в одного сержанта.
Паралич отступал, оставляя после себя дрожь и тошноту, мысли скакали блохами. До Волчка долетали обрывки разговоров. Не в силах сосредоточиться на чем-то одном, он то проваливался в воспоминания и сны, то всплывал и снова слышал:
— Всем на стр-роевую! Будем встречать наследника во всем, кар-рамба, блеске! — наливаясь пивом, рычал сержант.
— Да говорю же, поднимут налог на пеньку, — слышались споры торговцев.
— …железную дорогу! Его величество знает, что делает.
— …не могла младшая принцесса его воскресить, она ж темная, вот те окружье!
— А я говорю, чудо было, чудо! Кузина моего шурина своими ушами слышала, как дворецкий графа…
Разговоры в таверне, как весь последний месяц, вертелись вокруг грядущего приезда в столицу младших детей короля. Все неприятности, от подскочивших цен на зерно до пожара в порту, валили на принцессу-колдунью.
«Негоже ткачу верить слухам! — вспомнились слова Мастера. — Ваше дело самим пускать слухи, а не дрожать и перешептываться, как бабки на базаре».
