Впрочем, если Ристана еще пару-тройку дней будет милой, любящей и покорной императорской воле — этого хватит. Лишь бы она не провернула никакой аферы прямо сейчас, пока Шуалейда занята Линзой!
Боги, как же Дайму повезло, что Бастерхази на его стороне! На их с Шу стороне! Если бы сейчас он, упаси Двуединые, переметнулся к Люкресу или продолжил играть в паре с Ристаной, все бы очень, очень осложнилось.
Вот только Шу… Ее слезы в ответ на стихи Роне, ее нежелание даже упоминать его имя — крайне некстати. Роне единственный из них всех понимает, как инициировать Линзу. Увы, Дайму приходилось лишь дважды зачищать последствия неудачных инициаций, и он точно знает, чего Шу делать нельзя ни в коем случае. Но что нужно? Без Бастерхази это будет игра в жмурки на выживание.
Немного игры — не в жмурки, а в маскарад — Дайм устроил по дороге обратно. На Суард уже опустилась ночь, гости мероприятия как один были под впечатлением от разыгранной флотом и торговцами морской баталии с маневрами, фейерверками и горящими кораблями. Так что никто не заметил, как исчезли из виду супруги Герашан, а через несколько мгновений подменили Дайма и Шуалейду. Сделанные Даймом личины смог бы распознать разве что Роне, и то не факт. Но Роне тут не было — полпред Конвента требовался их императорскому высочеству, чтобы не чувствовать себя одиноким и заброшенным в этой дикой провинции.
Мысли о Люкресе и прочей ерунде вылетели у Дайма из головы, стоило им с Шу пустить своих скакунов во весь опор — прочь от гомонящей толпы гостей, прочь от долга и обязанностей, к тихой и свободной реке.
Шу даже не спросила, куда они едут и зачем. Она просто просияла доверчивой улыбкой — и они помчались наперегонки. Сначала по твердой земле, а потом и по темной воде Вали Эр. Ощущение было совершенно волшебное. Черное небо, смыкающееся с черной водой, и звезды, сверху и снизу — звезды. Казалось, они летят в бесконечном пространстве, не ограниченные ничем, и можно взять в ладони любую из звезд, сорвать луну, словно налитый соком апельсин…
Правда, Дайм больше смотрел на Шу, чем на звезды. Здесь, на ночной реке, она наконец-то была самой собой. Стихией. Свободной, счастливой и прекрасной. Она сияла лиловым и голубым, с ее волос стекали искры и разбегались по невидимой поверхности воды, ее смех журчал речной водой на перекатах, она пахла летней грозой и смятыми ветром листьями эвкалиптов и цветами каштана… Наверное, если бы Дайм увидел ее сейчас впервые — он бы принял ее за случайно заблудившуюся во времени перворожденную дочь драконов. И ни за что не поверил бы, что сияющий в ее глазах восторг относится к нему. Даже когда она обернулась к нему и громко, на всю бесконечную ночь, шепнула: «Я люблю тебя, Дайм!» — он не до конца верил, что это взаправду. Что Шуалейда — его личное счастье. Вопреки всему и всем.
