Не Конвент, отчетливо понял Дайм. Темнейший Паук лично. Незабвенный учитель, оставивший на теле Бастерхази несколько десятков шрамов и дюжину плохо сросшихся переломов. Тростью. В основном — тростью. Пару раз Дайм даже видел, как именно Паук это делает, тот не стеснялся лупить учеников прилюдно.
— Драный Конвент, говоришь.
— К шисовым дыссам драный Конвент. Ты… мы с тобой вместе… Они не сунутся в Валанту… ты будешь отличным королем, я — твоим придворным, Мертвый дери, магом… Шуалейда — королевой. Нашей королевой, Дамиен.
— А как же свобода, равенство и… — Дайм хотел с насмешкой, а вышло с тоской.
— В Бездну братство, — прорычал Бастерхази. — Трое, Дамиен, нас может быть трое.
Дайм дрогнул от того, как шисов темный произнес его имя. С какой страстью. Так просто поверить, правда же? Темный мозгокрут, не зря Парьен предлагал амулет… или зря? Трое — свет, тьма и сумрак… шис… это даже не Конвент-радуга, это… даже у Ману в школе Одноглазой Рыбы не было сумрачного шера…
— Ты с ума сошел, Бастерхази. — Дайм попытался его все же оттолкнуть, но руки сами вцепились в его плечи, не желая отрываться.
— Ты давно мечтаешь показать шисовы хвосты своим братцам… — горячечно шептал Бастерхази. — Ну же, светлый, подумай головой! Головой подумай… хочешь, забирай Ристану себе… ну?
— Что ну, кретин ты темный? Хочешь ритуал Ману? Веришь, что эта дрянь сработает как надо, а не разнесет здесь все, как в Ирсиде? Еще одни Багряные Пески, твою мать!
— К Мертвому ритуалы, Пески и Конвент! Всех к Мертвому! Нам хватит силы без всяких ритуалов, ты же видел, ты же сам видел…
О да. Еще как видел. И чувствовал. Пил дармовую силу, прекрасную и первозданную, как в день, когда родились Драконы. И отдать ее, эту силу — темному шеру? Тому, кто полсотни лет проучился у Темнейшего Паука? Сумасшедшему маньяку? Хотя почему отдать-то, взять самому, снять к шисовым дыссам печать…
Острая, словно раскаленный прут, боль прошила его насквозь, до искр из глаз, до стона через закушенную губу. Нельзя было думать о печати, какой же он дурак, злые боги, какой же!..
Додумать эту ценную мысль Дайм не успел. Его закушенной губы коснулись горячие пальцы, вытягивая его боль.
Без ошеломляющей боли в голове вдруг стало легко и пусто — ровно настолько пусто, что единственный вопрос «почему бы и нет?» словно повис под куполом черепа, написанный горящими буквами… Боги, какой же бред…
— Дайм… — выдохнул Бастерхази, внезапно — мягко, почти нежно.
