В динамике какое-то шуршание. Живое воображение рисует борьбу за телефон в постели. Ладно, перебор. До постели они бы так быстро не добрались. От моего побега из бара до этого разговора прошло не более пятнадцати минут.
- Варежка! Я выезжаю через час, максимум два. Встретимся дома.
- Ой! Это твоя жена. Прости, прости, пожалуйста. Она меня услышала? - в голосе девушки нешуточная паника.
- Не жена больше, - тихо говорю я. - Я не заказывала разговор втроем. Как там надо говорить, Быстров? С вами свяжется мой адвокат.
Я отключилась и до боли сжала в левой руке телефон. Девять лет назад, в день нашей свадьбы, когда я снимала испорченное свадебное платье и рыдала но нему, как по покойнику, Максим прижал меня к себе и горячо зашептал в ухо:
- Дурочка ты, Варежка, не реви, исправить можно все, кроме смерти. Никогда не плачь по пустякам, особенно теперь, когда я рядом.
Да. Дура. Согласна. Во рту становится горько, волной поднимается тошнота.
- Мы едем по другому адресу, - обращаюсь я к таксисту, встречая его растерянный и сочувственный взгляд.
Такси доставило нас к бабушкиному дому, год назад ее трехкомнатная досталась мне. Максим сделал там ремонт, его дизайнеру удалось сохранить и стиль, и дух старой сталинской квартиры и ее хозяйки. Но в бабушкину квартиру я не пошла - у Максима есть от нее ключи. Я позвонила в дверь соседа, восьмидесятилетнего друга детства своей бабы Лизы, старого врача Михаила Ароновича.
Следующие полчаса я держалась молодцом: отправила сообщения одинакового содержания Лере, Миле и Анне с извинениями об отмене ужина. Сашке пришлось звонить:
- Саша! Планы изменились. Ужина не будет, извини. Ванька со мной, но я не дома, я у бабушки.
- У бабушки? - удивленно спросила запыхавшаяся Сашка. Опять куда-то спешит и разговаривает со мной набегу.
- Я в квартире соседа напротив, дяди Миши, ты должна помнить.
- Варя! Что случилось? Как я могу не помнить дядю Мишу? Быстрова, что ты натворила? - в голосе подруги искренняя тревога.
- Ничего не натворила. Почему сразу натворила? И почему я? Все почти в порядке, - голос мой дрожит, меня тошнит, меня морозит. Какое-то гриппозное состояние: ощущение повышающейся температуры и начинающейся лихорадки.
- Почти?! - Сашка нервно хихикает. - Быстрова, не смеши. В вашей семейке натворить что-то можешь только ты. Да так, что Макс потом неделями разгребает.
- Саш, давай все потом... Я сейчас не могу разговаривать, сил нет, - их нет абсолютно, слова выталкиваю с трудом, искусанные в кровь губы болят, болит ссадина на лбу. В моменты волнений, не важно, грустных или радостных, я становлюсь чудовищно неуклюжей. Ударилась, выходя из такси, слишком резко вставая.
