- А ты бы мог мужчину, Нейман? - спросила Полинька.
- Я всех бы мог, - ответил товарищ Нейман своей развернутой программой. - Всех: мужчин, женщин, коз, куриц, мух.
Крутов попытался принудить Полиньку заняться столом - в смысле закусками, а не уборкой на столе, - потому что стол его нельзя было убрать и в год. Он хотел заставить Полиньку, но развернутая программа товарища Неймана позволила Полиньке оставить попытку его без внимания. Я пошел на кухню мыть стаканы. Кое-как пробившись сквозь мусор к раковине, забитой и переполненной помоями, я стал смывать со стаканов сантиметровую налипь. Струя из крана плескала помои на пол. Но я мыл, смотрел сквозь эту налипь и заскорузлое стекло на уходящее солнце и опять мыл, пока они у меня не заскрипели. Еще постоял у окна, вздохнул и пошагал в комнату. Крутов с благодарной ворчливостью - дескать, чего их мыть! - стал разливать, расспрашивая меня про службу и про Свердловск.
- Я, между прочим, Крутов, видел твою Дыронапову! - оторвался от Полиньки товарищ Нейман. - Она вышла замуж и работает в управлении народного образования. Ты помнишь, Крутов, как на вокзале ты вывалил ее вымя наружу и присосался так, что какая-то старушка в ужасе закричала: "Убейте их!"
- Что ты лезешь со своей Дыропановой! - буркнул Крутов.
- Ну так вот, - сказал Геля крутовскому гостю. - У них никогда не было великой истории. Все это блеф.
- А помнишь, Крутов, как ты занимался половой любовью с этой своей Дыропановой прямо в подъезде? - продолжал мемуарный вопросник товарищ Нейман.
- Слушай, старик, - сказал мне Крутов. - Пошлем их всех к черту и давай выпьем вдвоем.
- Сами они на государственность не способны, - сказал Геля крутовскому гостю, наливая в стаканы.
- Ты серьезно? - с интересом спросил крутовский гость.
- Да у них никогда ее и не было! - сказал Геля.
- Вы надолго? - мягко посмотрел на меня Крутов.
- Да ты только представь, - сказал Геля. - Их так называемый Петр Великий платил дань занюханному крымскому Гирею! Рабство у них в крови! И они хотят навязать его миру! От них обороняться надо, как от чумы!
Я это услышал. Но не понял - о ком.
- Геля, ты о ком? - спросил я.
- А? - оглянулся Геля. - Я о Пушкине. Его материалы к истории Петра Великого...
Близкий взрыв, не зацепив осколками, плотной волной давит на глаза, уши, мозг, живот, выворачивая все наружу и одновременно впихивая все обратно. Называется контузия. Я был в грязной крутовской квартирке - не его собственной, кстати, а снятой на какой-то срок. И был предзакатный час дитя восходного (где-то уже я об этом говорил). Но Геля оглянулся. И я увидел утро, "Нерингу". Метрдотель проводил нас к привычному Полиньке и товарищу Нейману столу. Мы заказали венгерского вина и местный медовый ликер. На нас оглянулся молодой человек со взглядом ассирийского царя умного и ненавидящего. Это было утром. Еще не было моей телеграммы. Но я спросил Гелю - о ком он? А на меня оглянулся молодой человек со взглядом ассирийского царя - умного и ненавидящего.
