— Ну ладно, я ему передам, — сказал охранник, пожав плечами, — без проблем. Он обычно запирается у себя в лаборатории — заключённых осталось мало, никто его не беспокоит. Но я спрошу про тебя.
Лекетой принял его в знакомом кабинетике в грязной зоне. Они опять сидели за маленьким столом на расстоянии вытянутой руки — Чоно в своём замызганном комбинезоне, а Лекетой — в новейшем костюме биозащиты с зеркальным шлемом.
— Я слушаю, — послышался голос, искажённый динамиками. — О чём ты хотел поговорить?
— Господин начальник, я никого не убивал. Я даже не знал этого эстонца. Я жил в Сивой Балке, занимался программированием… — Чоно поперхнулся. — Хорошо, врать не буду: я занимался хакерством. Я был лучшим хакером на всём Русском Севере.
— По моим данным ты был лучшим в мире.
— Ну возможно, я рейтингов не видел. Но я никого не убивал! Меня отправили на Юшор незаконно. Я не должен находиться здесь — среди головорезов и убийц. Меня надо отправить на Землю и судить за компьютерные преступления. Мне дадут два года условно, и я искуплю свою вину.
— Ответ на апелляцию придёт через полгода, не раньше. Бюрократическая машина дотошна и неповоротлива: повторное расследование требует времени. Если тебя оправдают, ты сразу же отправишься на Землю — и можешь сознаваться в компьютерных преступлениях сколько угодно.
По телу Чоно пронеслась болезненная дрожь, и он сгорбился, зажав руки между коленей:
— Тогда будет поздно. Господин Лекетой, прошу вас… Вы можете попросить суд, чтобы моим делом занялись быстрее? Я не выдержу ещё полгода. Я… спрыгну, как Фердинанд. Как многие другие до него. Почему администрация не предпринимает никаких мер, чтобы защитить заключённых от вредных испарений? Мы же как рабы на урановых рудниках — бесправные и обречённые! Море нас убивает!
— Это никого не волнует, Чоно. Корпорации «Интерлоу» нужны живучки — и она их получит так или иначе. Никакая комиссия сюда не приедет, никто не будет разбираться с испарениями. На Юшор отправляют смертников или тех, кто случайно избежал высшей меры наказания. Ты в их числе. Твоя смерть — это акт правосудия.
Чоно задохнулся от прямоты, с которой прозвучали эти слова. Он уставился на шлем Лекетоя, пытаясь увидеть его лицо, но видел лишь собственное отражение.
— Вы… Вы так спокойно говорите мне, что я умру за чужое преступление? — его подбородок затрясся, зубы клацнули, и Чоно прокусил губу.
Солёная, тошнотворная, отравленная кровь. В душе закипела бессильная ярость. Он вскочил и бросился на Лекетоя. Молотил по зеркальному шлему, плечам и чёрной груди — слишком твёрдой для ослабевших кулаков. Пытался повалить на пол, но не смог. Запыхался, задрожал и кулём осел на стул. Лекетой поднял руку — сейчас вызовет охрану и прикажет отвести нарушителя в карцер! Чоно сглотнул горький комок. Пускай! Его жизнь по-любому кончена. Но Лекетой отщёлкнул крепления на шлеме, снял его и положил на стол. Чоно замер от удивления: никто в здравом уме не станет дышать в грязной зоне!
