— А я, что? — выдавил я. — Вот просто так пристрелишь?
Она засмеялась.
— Хочешь сказать «после того, что мы с тобой пережили»? Не обязательно.
Она держала пушку расслаблено — так, как обычно держишь телефонную трубку, когда не собираешься звонить прямо сейчас. Но между нами было добрых десять футов. Если бы я бросился на нее, то лежал бы на полу рядом с Джоном.
— Тебе отсюда не выбраться, — сказала она. — Дверь запирается автоматически, на окнах решетки, можешь орать и визжать, но, знаешь, соседи не будут жаловаться.
Конечно, не будут. Соседи все мертвы, как и она.
— И что ты имеешь в виду под «не обязательно»?
Она пожала гладкими обнаженными плечами.
— Будешь жить или умрешь — зависит от тебя.
Мой взгляд говорил, что я не догоняю.
— Я вижу таких говнюков, как ты, каждый день. Для вас мы уже не люди, мы — ничто.
— Неправда. Да, есть до черта фанатиков. Но я всю ночь пытался сказать тебе — я не из таких.
Я защищал свою жизнь, не принципы. И она это понимала.
— Конечно из таких. Чем ты отличаешься? Либеральный демократ, тоже мне. Главное доказательство — ты здесь. Для вас, уродов, потрахаться с мертвой — забава. Есть над чем поржать, есть чем похвастаться за бутылкой. И знаешь, что? У тебя есть отличный шанс.
Она пробежала пальцем по стволу.
— И если ты хорошо постараешься, я тебя не убью.
Что за чушь? В этом не было никакого смысла. Мы за этим и пришли, а теперь она сделала из этого какую-то игру на выживание. Но мог ли я ей верить?
Выбора все равно не было.
Самым странным было то, что я знал, что смогу это сделать. Несмотря на пушку у нее в руках и мертвого Джона на полу. Я готов был отодрать ее во все дырки. Я осмотрел ее ото рта до груди и сразу возбудился.
Наверное, смерть и страх — это афродизиаки.
Я снял рубашку и бросил на пол. Вытянул ремень и бросил и его.
— Хорошо, — сказал я спокойно и сделал шаг к ней.
Она рассмеялась.
— Ты будешь на седьмом небе от счастья!
Я растерялся.
— Только не со мной, осел.
Она направилась к двери возле портьер, которая открывалась во тьму.
— Мама! Билли! Выходите!
Их зловоние пришло раньше них самих. Я едва мог дышать.
— Мама сгорела в машине, — сказала она. — А мой брат Билли утонул в Гудзоне. Но они оба вернулись. Теперь я о них забочусь.
Волоча ноги, они прошли по комнате и неуклюже встали на колени перед телом Джона. У женщины совсем не было лица, одни угольки. Тело — как скелет, покрытый копченым беконом. Плоть мальчика была большей частью зеленой и свисала над его обнаженной грудью оттого, что разбухла, когда он всплыл. Грудь словно набита мясным паштетом. На лице, напоминающем кровяную колбасу, мерцали два глаза. И то, что мы иногда слышали о мертвецах — то, что они иногда становились гораздо мощней, чем в жизни — было правдой. Эти два разваливающихся, дрожащих создания безо всяких усилий вскрыли Джона и начали рвать его. Некоторое время не было слышно ни звука, кроме чавканья, пока она не разорвала тишину.
