Я мог ее понять. Выросла в семье белых, как и мы, а теперь умерла и стала частью меньшинства — а в этом мы мало что понимали. Поэтому как мы могли судить ее?
— Сейчас общество изменилось, — сказал я. — У нас ходят слухи о вас, у вас ходят слухи о нас. Каждый из нас должен понять, что единственный способ с этим разобраться — это пойти на диалог.
— О, да, как это мило. Спустись на землю. Вы не хотите понять мертвых точно так же, как и мертвые не хотят понимать вас. Хотя у нас много точек соприкосновения, — она посмотрела на мои брюки чуть повыше колен. — Вот в чем дело, да?
Она все говорила правильно. Я подумал, почему живые так редко хотят об этом подумать. Мы всегда играем в какие-то проклятые игры.
— Да, — сказал я. — Именно в этом.
Она взяла с тарелки еще кусок осьминога и проглотила, не жуя.
— Хорошо. Кто пойдет со мной?
Вопрос предназначался нам троим, но смотрела она прямо на меня. Снова эти глаза. Прекрасные, безупречные мертвые глаза.
— Кто хочет почувствовать, что значит делать это… с такой как я?
Я допил и попросил счет.
— Она не шутит, — сказал я. Голос мой звучал уверенней, чем я был на самом деле. — Джентльмены? Нил?
Он покачал головой.
— У меня есть жена, ребята. Нельзя.
— Джон?
Он побелел. Казалось, можно услышать, как тикает его мозг, взвешивая все возможности, все «за» и «против». Потом он встал.
— Я с вами.
Мы заплатили и пошли за ней на улицу.
Днем было жарко, но ночь показалась еще жарче. На улицах было больше народу, чем обычно — форсированный марш завсегдатаев баров, ищущих, где бы еще промочить горло.
— Ничего, если я спрошу, — сказал я, — как ты…?
— Умерла? — Вопрос ее не удивил. — Опухоль головного мозга. Вот так.
Я хотел еще кое-что спросить. Согласно общепризнанному мнению, именно мозг был двигателем, и разрушить мозг мертвеца значило предать его смерти навеки. Поэтому здравый смысл подсказывал, что любое его повреждение, как, например, опухоль, как минимум вызовет какое-нибудь нарушение функции. Но у нее с функциями все было безупречно. Меня интересовало почему.
Но спрашивать я не стал. Это уже слишком из области медицины, слишком антиэротично. И мы плелись за ней быстрым шагом, как пара растерянных собачонок за хозяйкой. Скорость устанавливала она.
Спиртное, красота и запрещенный секс. Они всегда делают тебя собачкой.
— Можешь поверить, что мы и правда это делаем? — прошептал я Джону.
Он стрельнул глазами и усмехнулся.
— Хм… да!
— Я не знаю… что-то мне это не нравится.
