— Ваше мнение делает мне честь, доктор, — склонил голову Роберт. — В качестве ответного жеста даю слово джентльмена, что подробности этой беседы останутся только между нами, о них не узнает ни одна живая душа. Итак, я весь внимание.
В полумраке за занавесью Мэри и Кейт обменялись тревожными взглядами. Дерзкое и, в некотором роде, пикантное приключение неожиданно приняло серьезный оборот.
— Вы абсолютно правы насчет моего происхождения. — Стейн задумчиво водил пальцем по краю нетронутого стакана. — Мои родители, люди весьма состоятельные и высокородные, видели во мне будущего государственного деятеля, поэтому дали хорошее образование: сперва на родине, в Шотландии, а затем, в возрасте семнадцати лет, отправили меня в Сорбонну — изучать философию, право и иностранные языки. Но на философском факультете я проучился всего несколько месяцев. Ужасно скучная наука — философия… и совершенно бесполезная. — Мужчина усмехнулся. — Право заинтересовало меня немного больше, и я занимался им еще год, но все равно в конце концов понял, что хочу посвятить свою жизнь совершенно иному занятию. Я последовал зову сердца и стал изучать медицину, к которой меня всегда влекло. Оставил Сорбонну, Париж и поступил в университет Монпелье, выпускавший личных врачей Его Величества короля Франции. Пришлось переехать от родственников матери, у которых я жил, и снимать жилье самостоятельно — иначе мои планы тут же оказались бы под угрозой вмешательства со стороны родителей. Стыдно признать, но за все шесть лет учебы я так и не осмелился написать им правду и вынужденно лгал в своих письмах, чтобы не лишиться финансовой поддержки. В Монпелье я познакомился с Анаис Меньер, моей будущей женой. Она была дочерью одного из профессоров и училась там же на акушерку. Я влюбился без памяти, и через три месяца самых нежных ухаживаний она приняла мое предложение и мы обвенчались. — Его голос заметно потеплел, и Мэри, не имевшая возможности видеть лицо мужчины, была уверена, что он улыбается. — По окончании университета мы еще год провели в Нанте — практиковали и брали дополнительные уроки у одного из лучших профессоров хирургии. Это было очень счастливое время… но времена, как известно, имеют свойство меняться. — Стейн вновь глубоко вздохнул. — Во Франции постепенно нарастали революционные настроения, становилось неспокойно. Голодные бунты, городские восстания, частые аресты, особенно в университетских кругах, где собирались просвещенные люди, не боявшиеся высказывать свои идеи относительно назревающих реформ. Признаюсь, я был далек от всего этого, поскольку интересовался исключительно медициной, но моя жена читала различные брошюры, вроде той же де Суаси*** и прочих сторонниц женского равноправия, посещала дамские клубы, где обсуждались политические проблемы, и я начал волноваться за нее, особенно когда узнал, что у нас будет ребенок. В это же время, зимой 1782 года, я получил письмо от отца, который требовал, чтобы я немедленно возвращался в Шотландию. Меня ждало место на государственной службе — и выбранная родителями невеста, какая-то девица из богатой шотландской семьи, с которой я даже не был знаком. А я уже несколько лет был женат и собирался в ближайшее время стать отцом… — Он горько усмехнулся. — И вновь мне не хватило смелости рассказать обо всем своим самым близким людям. Я понимал, что мое возвращение на родину, в родительский дом, с дипломом врача и женой-француженкой из семьи бедного профессора медицины станет для отца и матери настоящим ударом, но и отказываться от избранного пути, любимой женщины и нашего ребенка тоже не собирался. Поэтому я принял решение отправиться в Канаду, где мы могли бы начать новую жизнь. Анаис поддержала меня, мы купили билеты на корабль и отправились в путь. Я собирался написать обо всем родителям по прибытии в Монреаль… но так вышло, что путешествие мое завершилось гораздо раньше. И вот я здесь… в полной мере наказанный высшими силами за свою трусость. Ведь если бы я нашел в себе силы вернуться в Шотландию, мои жена и ребенок были бы живы.
