Тут было темно и сыро и вообще не было звуков. Даже когда очень тихо, всё равно что-то слышно, или далекий гул машин, или шёпот ветра, или хотя бы звенящую тишину в ушах. Здесь звуков не было вообще. В принципе. Было тихо. Тихо как в могиле. И это странным образом меня почти успокоило. Почти, так как удалось немного восстановить дыхание и замедлиться до шага, но сердце всё ещё колотилось в груди. И не напрасно. За очередным поворотом тьма рассеяласьибо не может быть тьмы, там, где столько света. Вот только свет этот был недобрый, совсем неласковый, непохожий на дневной, солнечный, от свечи или от лампы. Свет был ослепляющим, безжалостным и стерильным. Наверное, такой свет видят умирающие в конце пресловутого туннеля. Такой свет разливается над телом на операционном столе. Таким светом вспыхивает сердце атомной бомбы. В сердце ЭТОГО света была Дверь. Дверь с большой буквы, ибо была она величественна как само Создание, прекрасна и совершенна в своей белизне крашеного дерева и в позолоте массивной ручки. Дверь без резьбы, завитушек и прочих украшений. Зачем вся эта мишура, если Абсолют в простоте? И я все не могла понять, почему, если Дверь так прекрасна, мне всё ещё страшно и с каждой секундой паника подступает всё ближе и ближе? А потом осознала — ручка двигалась! Эта чёртова Дверь должна была вот-вот открыться и что там за ней знает лишь Бездна…
…Это определенно был не Рай и, наверное, не Ад. Это было не место, так как там не было пространства, не было точки старта и конечного назначения, а лишь бесконечное падение без права повторного взлета. Может быть, это все-таки был Ад, потому что только так можно объяснить безграничный, безнадежный ужас, сжимавший меня в своих драконьих челюстях.
Кровь стучала в ушах, билась в висках, напоминая о том, что я все еще существую, все еще мыслю, несмотря на пережевывающую меня Бездну. Выход, обязательно должен быть выход. Надежда мелькнула во тьме фиолетовой искрой, и мне, наконец, захотелось проснуться, ведь не может же этот ужас быть реальностью? Но сон не отпускал из своих липких объятий: я боролась, металась, отчаянно пытаясь выплыть из удушающего плена… А потом перед глазами вспыхнул знакомый, давно забытый символ, я почти вспомнила, что он значит и… проснулась. В своей комнате, одна, в спокойной тишине.
В своей? Одна? Комната была неправильная, будто отраженная в зеркале. Была кровать, и было окно, но кровать стояла не с той стороны от окна, и лун на небе было явно больше, чем положено. И в комнате я была не одна, надо мной кто-то навис, кто-то в балахоне, с капюшоном, надвинутым глубоко на лицо, так что виднелись лишь пугающие всполохи тьмы. Я попыталась вскочить, позвать на помощь, но он удержал меня за плечи, а закричать я так и не смогла, не смогла промолвить и слова, издать хоть один звук, словно героиня плохого фильма ужасов, я была беспомощна и во власти чужака. И даже то, что я чувствовала, что он не желает мне зла, а совсем наоборот — пытается помочь, не смогло спасти меня от новой волны конвульсий и немых криков…
