Снежок, прилетевший прямо в лицо, оборвал строгую отповедь. Петра звонко расхохоталась.
— Ты просто старый ворчун, Дим! Я прямо глазам своим не могу поверить! Ты такой зануда!
— Зануда, значит… — угрожающе протянул он, стирая снег с губ и отплевываясь.
Петра завизжала и успела отвернуться, но сделала этим только хуже, потому что ответный снежок попал ей в шею, рассыпался по волосам и наверняка ледяным водопадом обрушился за шиворот на разгоряченную спину.
— Вот теперь у тебя случится еще и ангина, — спокойно подвел итог Димитрий, отряхивая руки с видом хорошо потрудившегося человека.
И тут же согнулся под градом снежков, которыми закидал его инфант. Глаза мальчика горели счастьем, и чтобы это сияние не пропадало, Димитрий в два счета догнал его и хорошенько покатал в снегу, оглашая поляну устрашающим рычанием. Петра, как и положено любящей матери, пыталась отстоять сына, за что и поплатилась. Она фыркала, визжала и отбивалась, пока он намыливал ей снегом шею и лицо. Какое же это особенное удовольствие — мылить шею императрице целой Нардинии!
Особенно, если она для тебя — весь мир.
Потом она каким-то образом очутилась под ним в своем распахнутом, намокшем в снегу манто, с алыми щеками и хитрым взглядом, и все вокруг — превратившийся в белую сказку лес, бледное зимнее солнце над головами, ясное голубое небо, чистый морозный воздух, перезвон цирховийских колоколов в далекой дали, — весь мир для него отодвинулся и перестал существовать по сравнению с простым неискушенным счастьем держать ее в руках, быть с ней рядом. Рабом, солдатом, императором — кем угодно, только рядом с ней, и чтобы она так же заливисто смеялась, как сегодня.
— Ты меня просто неправильно расслышал, — тихо сказала Петра, проводя вконец озябшими пальцами по его лбу, бровям, носу и губам так, как всегда любила делать в моменты их нежности и страсти, — я не люблю холод. Но я люблю Цирховию, люблю ее зиму со снегом, осень с дождями, лето с жарой и ветреную весну. Потому что она дала мне тебя.
— Так же, как я полюбил Нардинию за то, что нашел тебя там, сладенькая.
Их губы встретились, как в первый раз после долгой разлуки, и Димитрий ощутил, что никогда не насытится этим чувством. Ему всегда будет мало ее. Сколько лет они потеряли по своей и чужой вине, сколько ошибок совершили… сколько всего теперь хочется успеть за тот совместный путь, что ждет их на земле.
— Фу! — застонал инфант, став свидетелем их поцелуя. — Как это противно, когда взрослые обмениваются слюнями!
