Я Береза, как слышите меня | страница 186



Перевожу самолет в пикирование. Теперь за ведомыми наблюдать некогда, но я знаю, что они следуют за мной. И мы обрушиваем на танки противника огонь реактивных снарядов, пушек, забрасываем их противотанковыми бомбами. Под нами горит земля. В азарте боя уже не до зениток противника, не вижу я их снарядов, не вижу огненных трасс пулеметов.

Еще атака, еще... Но вот мой самолет сильно подбрасывает, будто кто-то ударил его снизу. Затем второй удар, третий... Машиной стало трудно управлять. Она не слушается меня - лезет вверх. Лечу без маневра. Все силы мои, все внимание на то, чтобы перевести штурмовик в пикирование и открыть стрельбу. Кажется, удалось. Я снова веду группу - на второй заход по танкам. Мои ведомые видят, что у меня подбит самолет. Кто-то кричит мне по радио:

- Уходи на свою сторону!

"Видимо, самолет подбит", - подумала я. Неожиданно все смолкло. Нет связи и с Назаркиной. "Убита?.." - проносится в голове. А самолет трясет, как в лихорадке. Штурмовик уже совсем не слушается рулей. Хочу открыть кабину - не открывается. Я задыхаюсь от дыма. Горит штопорящий самолет. Горю с ним и я...

Погибла смертью храбрых

Летчики, вернувшиеся с задания, доложили, что экипаж Егоровой погиб в районе цели. Как и положено в таких случаях, матери моей, Степаниде Васильеве Егоровой, в деревню Володово Калининской области послали похоронную.

Смерть, однако, отступила и на этот раз. Каким-то чудом меня выбросило из горящего штурмовика. Когда я открыла глаза, увидела, что падаю без самолета и без парашюта. Перед самой землей, сама уже не помню как, рванула кольцо тлеющий парашют открылся, но не полностью.

В себя пришла от страшной, сдавливающей все тело боли - шевельнуться не могу. Огнем горит голова, нестерпимо болит позвоночник и обгоревшие едва не до костей руки, ноги.

С трудом приоткрыла глаза и увидела над собой солдата в серо-зеленой форме. Страшная догадка пронзила меня больнее всех болей: "Фашист! Я у фашистов!.."

Это, пожалуй, было единственное, что я больше всего боялась. Моральная боль страшнее огня, пуль, боли физической во сто крат. Лихорадочно бьется мысль: "Я в плену!" Беспомощная, лишенная возможности сопротивляться. Даже руку не могу протянуть к пистолету. А немец уперся ногой в грудь и зачем-то потянул сломанную руку.

Забытье...

Очнулась я от удара о землю. Это гитлеровцы пытались посадить меня в машину, но я не удержалась на ногах. Чуть отпустят - падаю. Принесли носилки, положили на них. Как во сне слышу польскую речь. "Может, партизаны отбили?.." - мелькнула надежда. Ведь все происходит на польской земле, мы и воевали бок о бок с польской армией. Но нет, опять вижу гитлеровцев, слышу их речь.