Голубая линия встретила нас четырехслойным огнем дальнобойных зениток. Взрывы снарядов, преграждая путь штурмовикам, стали стеной. Наша группа пробилась сквозь этот заслон на минимальной высоте и вышла к станице Киевской.
Небо снова прорезали зловещие трассы. Снаряды "эрликонов" красными шариками чертят небо, осколки разорванного металла барабанят по броне самолета. Уже бьют и вражеские минометы, и крупнокалиберные пулеметы. Летим в кромешном аду. Но нельзя изменить ни курс, ни высоту. Надо идти только по прямой. Моря огня бушует, я уже невольно прижимаюсь к бронеспинке самолета. А секунды кажутся вечностью, и так хочется закрыть глаза и не видеть всего этого ада!..
Вдруг из-под фюзеляжа самолета, летящего впереди меня, вырвался дым. "Двадцать один, двадцать два, двадцать три"... - отсчитываю я три секунды. Ох, какие же они длинные, эти секунды! Наконец, нажимаю на гашетки. Теперь будь что будет, но я и впереди идущий летчик задание выполнили точно. Мы не свернули с курса и не изменили высоты.
Так хочется взглянуть, что там, на земле, как стелется завеса, не разорвалась ли где, но отвлекаться нельзя. Наконец, Керов, а за ним и все штурмовики развернулись вправо, на восток, и начали набирать высоту. Задание выполнено.
Пролетаем над аэродромом сопровождающих нас истребителей. В шлемофонах голос Керова - густой, ровный, как его характер:
- Спасибо, маленькие! Работали отлично! - Он благодарит истребителей за сопровождение.
На душе радостно: мы возвращаемся все, девятнадцать.
В шлемофоне снова раздается:
- Внимание, горбатые!
"Горбатые" - это мы. Так называли наши штурмовики за кабину, выступавшую над фюзеляжем. Я настораживаюсь.
- За успешное выполнение задания, - звучит в эфире, - и проявленное мужество все летчики, участвовавшие в постановке дымовой завесы, награждены орденом Красного Знамени...
Тишина. Ровно работает мотор "ильюшина". А вот и наш аэродром. На посадку первым заходит тот, у кого сильно повреждена машина. Так у нас заведено.
Села и я. Зарулив на стоянку, выключила мотор и только тогда ощутила смертельную усталость. Кабину, как пчелы, облепили техник, механик, моторист, оружейница, летчики, не летавшие на задание.
- Вы ранены, товарищ лейтенант? - кричит оружейнница Дуся Назаркина. - У вас кровь на лице!
- Нет, - говорю я, - это губы потрескались и кровоточат. Механик показывает мне на огромную дыру в левом крыле самолета:
- Хорошо, что снаряд не разорвался, иначе разнесло бы. Смотрите-ка, еще перебито и управление триммера руля глубины.
