Достав с верхней полки комплект, я развернулся и на мгновенье застыл, но, чтобы ее не смущать, принялся застилать кровать. Этой секунды хватило, чтобы разбудить мои мужские инстинкты, которые рядом с ней всегда были обострены.
Сегодня я видел ее практически обнаженной, если тогда мне было не до ее прелестей, то сейчас я не мог не думать о ее маленькой упругой заднице и небольшой красивой груди.
— Не смотри, — произнесла она. Я чувствовал, что Катя за мной наблюдает, стягивая с себя штаны.
— Фиалка, я видел твои обнаженные ноги еще в первый день нашего знакомства. У тебя родинка на правом бедре в форме сердца, а еще на левой ягодице я разглядел «Пояс Ориона», — решил ее немного подразнить.
— Тоже мне, звездочет, — буркнула она охрипшим голосом, а я рассмеялся.
— Сядь, пока не упала, и померь температуру, градусник на тумбочке. — без лишних споров она послушалась.
— Тридцать восемь и два, — произнесла Фиалка, когда я закончил перестилать постель.
— Потерпишь или собьем?
— Потерплю! — испуганно прохрипела она.
— Я хотел всего лишь дать тебе таблетку парацетамола. Лечиться начнем с утра, а сейчас возьми из этой коробки две таблетки и медленно их рассоси, они снимут боль в горле, — выключив свет, я прилег на постель.
— Ты здесь спать собрался?!
— А где? Лиза заняла раскладушку. Ей, кстати, с утра тоже придется давать лекарство для профилактики, — услышав об этом, Катя расстроилась.
— А ты не боишься от меня заразиться?
— Фиалка, я похож на того, кто трясется над своим здоровьем? Отворачивайся и засыпай.
— Почему Фиалка? — спросила она тихо.
— Цвет глаз, — ответил я. — Ты красивая, дикая, непредсказуемая, но в то же время хрупкая и ранимая, как этот цветок. — я слышал, как она затаила дыхание, но потом Катя заговорила:
— Знаешь, когда ты впервые назвал меня Фиалкой, я хотела в ответ обозвать тебя Ромашкой. Но не смогла. Ты жесткий, сильный, опасный и совсем не романтичный, Роман Георгиевич. Никакой ты не Ромашка, а самый настоящий Алмаз, — в тишине спальни ее тихие слова отчетливо слышались, и они заставили меня улыбнуться.
— Эта прозвище у меня со школы, все думают — из-за фамилии, скажу только, это не совсем так.
— У тебя твердый характер, ты не умеешь прогибаться, если считаешь, что прав — тебя не сломить, — уверено произнесла она. А я удивился ее проницательности.
— А еще у меня после драки на лице не было следов, я ощущал боль, но ссадины и синяки не оставались. — ответом мне стало тихое сопение.
