— Я буду ждать, пока ты решишь, — сказал Бледный Тип. — У меня в распоряжении вечность.
А что он мог решить? Нет, это чушь. Конечно, чушь. Ни один колдун такого не может. Но демон и не колдун. Квадим боялся представить, какие темные силы ему подвластны, такая мощь не укладывалась в голове. «Это то, чего он хочет. Захватить меня и вырваться в мир». Но ему-то какое дело?
Плевать на мир. И на всех его долбанных жителей. Царство, Высокий город — пусть все катятся в Бездну.
А пирамида из голов? А женщина с козлиной головой? Она развела ноги, и на ее лоне поблескивал иней.
«Это его кошмары, — вдруг понял падальщик. — Так же, как он видит мои».
Квадим потряс головой. Неловко пошевелился, приводя в чувство одеревеневшие руки. А если уйти, что тогда? Он просто продолжит сходить с ума. Равно как этот… не-человек. На мгновение он вновь погрузился в кошмар. Тьма была такой густой, что облекала тело, как вода.
Поколебавшись мгновение, он шагнул к демону. Квадим заметил, что дрожит от страха — но и демона била такая же дрожь.
— Согласен, — наконец сказал он. — Слышишь? Я готов.
В мыслях падальщик вернулся к матери. Вернее, к тому, что еще помнил. Совсем немного. Всего-то — черные волосы и ласковые, очень мягкие руки.
— Хорошо, Квадим, — демон поднялся.
— И как же… — «ты это сделаешь», хотел спросить падальщик. Он не успел. Свет померк, как будто солнце зашло за тучи, и воздух вдруг стал гуще. Запах пыли, и крови, и гнилого мяса заставил его сглотнуть, чтоб не вырвало.
Казалось, скалы зашатались. Где-то далеко утесы терлись один о другой, оглашая окрестности скрежетом. Звук нарастал и нарастал, когда сам воздух, густой и твердый, вдруг начал крошиться. Квадим не стал смотреть на это безумие.
Он закрыл глаза и шагнул прямо в бездну.
Во всяком случае, демон его не обманул.
Он шел узкой пыльной дорогой, меж квадратных домов с плоскими крышами. Под ногами хрустели битые черепки. Жара стояла оглушающая, даже курицы умудрялись вздымать клубы пыли. Квадим подпрыгнул и гаркнул, распугав всех птиц. Он ничего не мог поделать — губы сами собой растянулись в ухмылке.
За тридцать уже не чувствуешь, насколько стал слабей и старше. Думаешь, полон сил — а на деле-то медленно угасаешь. Слишком медленно. Так что не замечаешь утраченное: дикую энергию, от которой усидеть на месте решительно нельзя.
Тешу́б. Деревенька, где он вырос, звалась Тешу́б.
Наверное, пройти еще немного.
Селение прозябало в ужасающей нищете. Мужчин не было (и верно, днем все в поле) — а женщины, которых он встречал, задубели от солнца и от ветра. Их лица стали коричневыми, как кора, и рано покрылись морщинами. Он ожидал найти зелень, но кругом была только пыль. Лишь пара чахлых карагачей простерли к небу кривые ветви.
