Впрочем, тогда он снова надолго уехал за границу и вернулся только прошлым летом. И в страну вернулся, и в ее, Телки, Нателлы Бузони, жизнь. Умер великий Громчаров, их мастер, и выпускать курс, ставить дипломный спектакль пригласили Магорецкого. К тому времени у Телки уже был роман с Протасовым. Правда, Магорецкий теперь не проявил к ней никакого специального интереса и относился так же по-отечески внимательно, доброжелательно и ровно, как и ко всем другим студентам нечаянно доставшегося ему курса. Казалось бы, всё, проехали и забыли. Но она не забыла. Она вновь на занятиях любовалась его дикой обезьяньей пластикой, и как-то ей даже приснилось, что они вместе. И, может быть, если бы он позвал... Однако он не звал, и она играла роль внимательной студентки и тянула роман с Протасовым, добрым, умным, щедрым, любящим ее и поэтому с обидой воспринимающим ее заметную внутреннюю отчужденность...
- А кто такой Ляпа, который вот-вот должен прийти? - спросил Протасов, когда они вышли на лестничную площадку.
- Не знаю... Поэт. Бомж. Дервиш. Прижился тут. Все блатные песни знает.
Во дворе ждала большая черная машина - видимо, Протасов успел вызвать по телефону. Участковый милиционер, чуть наклонившись, разговаривал с водителем, но, увидев Протасова, выпрямился и отдал честь. "Он точно не выкинет нас отсюда?" - тихо спросила Телка. Она всегда робела перед милицией, да и вообще перед любым начальством, и смелость Протасова казалась ей чрезмерной, вызывающей. "Нет, не выкинет, - тихо сказал Протасов, одной рукой обняв ее и целуя на прощание. - Этот дом мой. Я его купил... Прости, я действительно должен ехать". Тыльной стороной ладони он дотронулся до ее щеки и сел в машину...
Ей вдруг жутко захотелось спать. Не заходя к ребятам, дверь у которых была все еще раскрыта, медленно, стараясь не споткнуться о валяющийся мусор и не наступить в какое-нибудь дерьмо, она стала подниматься к себе. На площадке второго этажа ее ждал бомж Ляпа. Сначала она увидела его худые ноги в стоптанных шлепанцах, найденных, должно быть, в какой-нибудь пустой квартире. Она так устала, что не сразу подняла взгляд к нелепому пестрому женскому халату с шелковыми кистями - подарку ее жалостливой квартирной хозяйки - и еще выше, к серому лицу с серыми же тусклыми, выцветшими глазами. На втором этаже была всего одна дверь в квартиру, видимо, очень большую, во весь этаж, и Ляпа теперь ее занимал. Он жестом пригласил Телку войти, но ей было не до него, и, покачав головой, она прошла мимо и стала подниматься выше...
