Слава Богу, она тогда и впрямь заболела, и болела тяжело и долго каким-то осложненным воспалением легких, с температурой за сорок, с бредом, с провалами в сознании. Месяца через полтора, когда она, похудевшая и повзрослевшая, пришла в театр, "Чайку" выпустили, и Магорецкий уехал... Он "догнал" ее через два года в Москве, когда она уже училась. Он ненадолго приехал откуда-то из-за границы, и мастер курса пригласил его для беседы со студентами... Поужинали вдвоем в "Театральном разъезде" и потом как-то запросто пошли к ней домой. Тогда, на первом курсе, она снимала однокомнатную квартиру на Поварской (у матери были деньги: она затащила в постель какого-то местного строителя "пирамид", которого, впрочем, через год взорвали в его "Мерседесе", после чего Телке и пришлось перебираться в конурку к пастернаковой пассии).
Он приходил не часто - и всегда поздно ночью. Звонил и через пятнадцать минут появлялся. "Ты мой остров в океане", - говорил он. Океан - это спектакли в России и за границей, общественная деятельность, творческий семинар в ЦДРИ, семья, дети. С молоденькой крепкой телкой - а в его сознании большой буквы в ее имени не было - он чувствовал себя полноценным мужиком, и это была хорошая разрядка. Как в баню сходить. Он проводил у нее часа полтора или два - и уезжал. Никогда не оставался дольше. Даже поздно ночью. Даже под утро. Так продолжалось до тех пор, пока однажды, едва оторвавшись от нее, он тут же не стал звонить жене, которая, видимо, лежала больная и которой он виновато объяснял, что задержался в Союзе театральных деятелей и скоро будет. Телка спокойно проводила его и даже поцеловала на прощание, но, когда осталась одна, проревела остаток ночи. И больше не пустила его. Ни разу.
Она вообще была девочка самостоятельная и в ответственные моменты поступала решительно. Все старшие школьные годы она прожила вдвоем с пьющей матерью, провинциальной актрисой, легкомысленной и безалаберной, тускнеющей с годами красавицей, крайне невнимательной, если вообще не безразличной к тому, как и чем живет ее дочь. И Телка привыкла сама распоряжаться свой судьбой. И вот распорядилась: прогнала Магорецкого, который запросто мог обеспечить ей блестящую актерскую карьеру. Хорошо, что мама ничего не знала, - она звонила бы каждый день, крича в трубку, требуя, плача, умоляя, чтобы Магорецкий был возвращен и обласкан... И Телка тихо, быть может, тоже плача, каждый раз одними и теми же словами просила бы мать оставить ее в покое.
