Я старался не лыбиться, а Габ, не произнеся больше ни слова, пихнул ногой дверь, пропуская меня внутрь.
— Спасибо.
Мне не хотелось вмешиваться в приватную беседу, но Эмилио, Даниэла, Лола и Эндрю явно не ожидали, что я завалюсь через заднюю дверь. Входя, я расслышал самый конец их разговора. Звучал голос Эмилио.
— … после появления брата он пребывал в полном раздрае.
Сердце замерло, а мой и без того хлипкий желудок перевернулся. Я догадывался, что после вчерашнего срыва стану темой их разговоров.
— Тогда он и набил птиц на плечо? — спросил Эндрю.
— Да, — отозвался Эмилио. — Они символизируют жизнь после смерти. Ну, знаешь, новое начало, что — то такое.
Я вошел. Эмилио заметил меня первым.
— А вот и он! Хорошо себя чувствуешь?
— Дерьмово, если честно, — ответил я, будучи не в силах оторвать глаз от Эндрю. Одет он был в мои вещи.
Он медленно поднялся, настороженно улыбаясь.
— Я… Пришлось одолжить у тебя футболку. Надеюсь, ты не против?
Я покачал головой.
— Ни капельки.
В течение долгой минуты мы просто смотрели друг на друга.
— Ладно, — сказала Лола, выдергивая меня из ступора. — Мы скоро вернемся. — Она схватила Даниэлу за руку и увела, утаскивая и Эмилио.
И вот мы остались вдвоем. Я улыбнулся.
— Привет.
— Привет.
— Ты остался.
— Да.
— Мне правда очень стыдно за вчера.
— Не нужно извиняться.
— Я многого не помню, — сознался я. — Помню, что психанул, только за это и могу извиниться. Клянусь, я не безнадежен.
Он подошел ко мне и остановился совсем рядышком.
— Голоден? — поинтересовался он. — Можем позавтракать марокканской кухней.
— Звучит превосходно.
— Нам нужно поговорить.
Я кивнул.
— Нужно. — Я глубоко вдохнул и задал вопрос, сомневаясь, стоило ли. — Пообщался вчера с Эли?
Он кивнул.
— Спросил его насчет рисунков и заявке на работу. Он признался, что снимал копии, но не смог заставить себя взять оригиналы. Он даже первое собеседование не прошел, потому что не предоставил иллюстрации. Сказал, что сожалеет.
Я тяжело сглотнул.
— Что ты ответил?
— Ответил, что все кончено, — заявил он, глядя прямо на меня.
Сердце грохотало в груди.
— Неужели?
Слабый румянец окрасил его шею.
— Да, я сообщил, что есть парень — австралиец, который за два дня узнал обо мне больше, чем он за восемь месяцев.
Я послал ему улыбку, выдохнув от охватившего меня облегчения.
— Неужели?
Эндрю коснулся ладонью моего лица.
— Он понимает меня, как никто другой.
Я кивнул.
— Знаю.
— И я понадеялся, вдруг он захочет познакомиться со мной получше, — прошептал он.
