Молох сердился, но к его гневу примешивалась маленькая толика злорадства: так желтоглазому интригану и надо.
Зависимость Эстер от абсента беспокоила. Ситуацию следовало взять под личный контроль. Танатос прав: теперь и впредь Эстер — его ответственность, вина за ошибки подчинённой лежит на руководителе. Тем более их отношения вышли за рамки служебных — о своей женщине мужчина обязан заботиться.
Свою любовницу Молох нашёл, спящей в тесном закутке под лестницей. Покачав головой, закинул драгоценную ношу на плечо и понёс в сторону жилого крыла длинным, зато безлюдным путём.
«Ты моё наказание», — думал он всю дорогу.
Раздевать бесчувственную женщину Молох посчитал недопустимым, поэтому сгрузил Эстер на кровать и снял с неё лодочки. К утру надо было придумать, как раз и навсегда отвадить любимую от бутылки. Задушевные разговоры бесполезны — он уже понял. Настало время вернуть маску строгого начальника, как бы ни претила эта роль в отношении с близкими.
Молох снял пиджак, ослабил галстук и расстегнул две верхние пуговицы рубашки. Рядом с Эстер, в её спальне, хотелось избавиться от привычной брони — желание, возникшее впервые в его бытность богом смерти. Наклонившись, Молох осторожно погладил спящую по щеке. И скрылся в ванной комнате — освежиться после тяжёлого дня. А вернувшись, обнаружил, что его пиджак используют вместо подушки.
Эстер выглядела раскаявшейся, когда её отчитывали, не возражала против наказания и обещала исправиться, а потом протянула Молоху какую-то коробку — и воздух в лёгких закончился.
Это… это… Бездна проклятая!
Слова перестали складываться в предложения. Да и связными мыслями он похвастаться больше не мог.
Чёрт.
Она хочет… Хочет, чтобы он…
Смерть и косы!
Молох представил, как снимает с бархатной подушечки бусы из стальных шариков, как те нагреваются в его пальцах, как Эстер принимает их, тяжёлые и гладкие, один за другим.
Он не любил игрушки, всякие дополнительные приспособления. В своих вкусах Молох был на редкость консервативен. Даже скучен. Когда Эстер приходила, чтобы заняться любовью в его кабинете, наряду с возбуждением Молох испытывал внутренний протест: стол для работы, для забав — спальня. Но все предохранители срывало к чертям, стоило любимой расстегнуть блузку. Ради Эстер он был готов поступиться принципами. Хочет разнообразия — пусть.
Если Эстер рассчитывала его задобрить, то у неё не получилось: Молох умел отделять работу от личной жизни. Возможно, он был даже чересчур строг, но каждый должен отвечать за свои поступки.
