— Иван, надо выяснить, почему вам дают этот порох.
— Я думаю вот что, — сказал Иван, — пороха этого у наших военных хоть отбавляй, они его и дают управлению шахты почти задарма. Правительство тратит деньги на вооружение и военное обучение и не улучшает шахты. Министры знают, что нам без шахты в это трудное время не прожить. Какая она ни есть, шахта, она кормит нас и наших детей. Вот что они хорошо знают. И потому делают с нами что хотят.
Иван с облегчением вздохнул после длинной речи и, отодвинувшись от Георгия, искоса следил за ним. Георгий, нахмурившись, пощипывал свои усы около уголков губ.
— Ладно, приеду завтра, — сказал он. — Можешь быть спокойным.
Иван покачал головой из стороны в сторону — мягкое болгарское «да».
— Знаю, не подведешь!
— Скажи в рабочем комитете: надо выяснить, чего не хватает в шахтном оборудовании, сколько было аварий в этом году, сколько увечий и смертных случаев. — Георгий говорил быстро, суховатым деловым тоном, который производил на Ивана неотразимое впечатление: лицо шахтера стало жестче, сероватые губы плотно сомкнулись, и двойная короткая складка рассекла его лоб меж бровей.
— Сделаем, — коротко сказал он.
— Нужны точные данные, понимаешь, — продолжал Георгий. — Рабочим надо самим изучать факты и делать правильные выводы. Спасибо, что приехал. Ты научился видеть дальше забот о собственном благополучии… Не все способны на это.
— Георгий, ты должен понимать шахтеров, — осторожно сказал Иван. — Тяжело смотреть на своих голодных детей. — Он направился к воротам. — Мне пора. От Софии до Перника не близкий путь. Завтра встретим тебя.
Проходя мимо матери Георгия, Иван поклонился и почтительно сказал:
— Будь здорова, мать.
Она предложила гостю выпить чашечку кофе, но тот отказался и быстро вышел на улицу.
— Они любят тебя, — сказала мать, подходя к Георгию. — Это видно по их глазам, когда они приходят к тебе.
— Рабочие бесконечно благодарны, мама, если встречают сочувствие и помощь. Они слишком редко встречают их, — добавил он, с горечью покачивая головой. — Потому я готов ради них на всё. А Иван особенно дорог мне. Радостно видеть, как в человеке пробуждается мысль. Я думаю, нет большего наслаждения, чем наблюдать человеческое обновление и помогать ему. Если бы это ушло из моей жизни, она потеряла бы для меня всякий смысл.
— Ты говоришь со мной так, сын, будто бы я все могу понять. Я неграмотная старая женщина, а ты ушел в ученье дальше других из нашей семьи, — сказала мать, и ее светлые, как и у Георгия, лишь выцветшие от времени глаза словно говорили: «Но все-таки я знаю, что ты думаешь, сын…».
