Я пытаюсь уснуть, но ворочаюсь в постели, тревожа кота. Стоит задремать, как снова — порочный взгляд, томный шепот, сногсшибательная улыбка, крепкие объятия-тиски, прикосновения, поцелуи. Меня помаленьку начинает грызть совесть. Казалось бы, перед кем стыдиться? Васька уже полтора года спит, в основном, на диване. Хотя он и раньше часто засыпал там, где вырубался: в подъезде, в прихожей, на кухне, в туалете. Любимой и желанной я не чувствовала себя никогда! А сегодня что-то во мне щелкнуло. И теперь эти щелчки мелкими импульсами раздаются по всему моему телу.
Васька приползает домой в начале четвертого утра. Естественно, дверь открыть не может. Долбит кулаками в дверь, разбудив соседей и напугав кота. Я впускаю его в квартиру и морщусь от запаха рвоты и мочи. Его руки и лицо в грязи, джинсы от промежности до колен мокрые.
Я невольно отворачиваюсь от своего икающего мужа, который, шатаясь, встает на ноги и пытается выпрямиться, держась за шкаф-прихожую.
— Ч-че… ик… блядовала, пок-ка… ик… мужа дома не б-было, д-да?.. Ик…
Начинается! Я закрываю глаза, качая головой, и тихо прошу:
— Вась, ложись спать.
— А ч-че? Люб-бовника в шкафу пряч-чешь? Ик…
— Вась…
Он замахивается, но я вовремя уклоняюсь и бросаюсь в комнату. Пока он, упав, опять поднимается на ноги и орет зверем, я хватаю кота, заскакиваю за дверь и запираю ее. Для надежности быстро подтаскиваю к двери комод. Теперь у него точно сил не хватит выбить ее.
Не знаю, страшно мне, или я уже привыкла, но почему-то спокойно сажусь на кровать и, прижимая к себе свое пушистое чудо, глажу его, не обращая внимания на стук кулаков по двери и крики Васьки.
— Открывай, сук-ка! Ик… Муж домой вернулся! А ты, блядь, там со своим хах-халем ебешься, д-да?! Ах ты потаскуха… Ик… И как мне угораздило на тебе, шлюхе, жениться! Ик…
Крик становится громче. Васька грохочет посудой, швыряя ее в дверь. Соседи начинают нервничать. И спустя минут сорок к нам уже приезжает наш участковый. Скручивает Ваську, приковывает его наручниками к батарее на кухне, давно ставшей ему родной, и просит меня выйти.
— Оксан, — вздыхает он, давно перейдя со мной на «ты», — давай я его без всякого суда на три года закрою? Ну сколько можно? Прибьет же тебя когда-нибудь.
— Не надо, Сереж, — прошу я, поглядывая на неуравновешенно смеющегося Ваську. — Нельзя так.
— Котик у тебя красивый, — улыбается он, с жалостью глядя на Тимошку.
— Спасибо. Я его у подъезда нашла.
— Не котика тебе надо, а ребеночка. Только не от этой обезьяны. — Он кивает на Ваську. — Короче, я его сейчас забираю. От трех до пятнадцати суток. Посмотрю на его поведение в «стакане».
