Люди жались к заборам и растерянно смотрели по сторонам, не зная, что делать. Слышались крики. Что именно кричали, Гена не помнил. За пару домов от жилища Федора Петровича он встретил Захара, пятидесятилетнего столяра, известного в поселке мастера. Обычно рассудительный и неторопливый, даже немного заторможенный, тот находился в состоянии крайнего возбуждения. Обхватив руками голову, он трусил по кругу возле своей калитки, глядя в землю и что-то бормоча. За плечи его цеплялась напуганная жена. Она пыталась увести его в дом и громко причитала, но Захар не обращал на нее никакого внимания и все бежал и бежал по кругу, как заводная игрушка. Гена рассказывал, что именно это больше всего напугало его в тот момент — механические, неосознанные движения, словно перед ним был заводной робот, в котором что-то разладилось. Гена так и сказал — Захар был сломанной игрушкой.
С огромным трудом удалось затащить его домой. Он не сопротивлялся, не кричал — просто не воспринимал никого вокруг. Пришлось сбить его с ног и тащить волоком, но даже при этом ноги продолжали свое движение, а он все бормотал и бормотал.
Возле дома Федора Петровича собралось человек десять. Разговаривали об острове и о приезжих. Громче всех раздавался голос худого Лаврентия, отца пропавшего Гришки. Гена так и не припомнил, что тот говорил.
А между тем людям становилось все хуже. Кто-то садился на землю и сидел неподвижно, как истукан, кто-то ходил взад-вперед, как ходил Захар. Голоса постепенно умолкали. Это было странное зрелище, словно живая картинка медленно превращалась в фотографию; не было никакой паники, никакого волнения. У Гены зашумело в ушах, стало покалывать сердце. Почувствовав, что слабеет, он прислонился к поленнице. Последнее, что он помнит, это Лаврентий, беззвучно падающий на колени. Он оперся о землю и стал мотать головой, как собака. Потом одна рука подогнулась, и он завалился на бок.
Когда Гена снова открыл глаза, все было уже кончено. Поселок погрузился в гробовое молчание. Молчала скотина, птицы, собаки. Вокруг сидели люди, некоторые, пошатываясь, ходили по двору. Он почувствовал жажду, с трудом поднялся и побрел к колодцу.
Потом снова защебетали птицы. Кто-то закурил и закашлялся. Кряхтя и ругаясь, люди поднимались с земли. Все молчали, словно позабыли, зачем собрались. Стали поднимать тех, кто еще не встал. Их перенесли в дом к Федору Петровичу. Сам старик, опираясь на черенок лопаты, показывал, куда положить людей. Из десяти человек, собравшихся во дворе, на ногах осталось семеро.
