Обидные слова поражают меня в самое сердце. Я протягиваю руку, беру ее ладонь в свою и сжимаю.
— Мы всегда будем друзьями. Исмэй однa из первых настоящих подруг, которые у меня когда-либо были. Конечно, она ближе мне — так же, как тебе ближе Сарра и Лизбет по сравнению с Луизой и Одри. Это не значит, что для Луизы и Одри нет места в твоем сердце.
Наступает долгая пауза, потом Мателайн морщит нос.
— Ну, я не особенно люблю Сарру, — сознается она, и у меня появляется легкое чувство облегчения. — Затем ее лицо становится серьезным. — Ты всегда контролируешь себя, Аннит. Несмотря на всю твою любовь, привязанность и доброту, всегда остается какая-то часть тебя, которую ты удерживаешь от других.
Oна права. В какой-то момент я колеблюсь, балансируя на грани того, чтобы поделиться с ней своим прошлым, своим неловким, болезненным детством. Но не могу. Не сейчас, когда Мателайн должна готовиться к предстоящим сражениям. Я снова сжимаю ее руку.
— Когда ты вернешься, если меня не запечатают в проклятой келье провидицы, я расскажу тебе об этой части моей жизни.
— Буду с нетерпением ждать твоего рассказа, — oна улыбается и сжимает мою руку в ответ. Я удивляю ее, обхватив обеими руками и крепко обнимая. Слезы жгут мои глаза и пытаются пробиться к горлу.
— Да пребудет с тобой благодать Мортейна, Мателайн! Я буду молиться за тебя каждый день
вплоть до твоего возвращения. — С последней ободряющей улыбкой я поворачиваюсь и ухожу, пока не появилась настоятельница.
ГЛАВА 10
В ПРОЦЕССЕ ОБУЧЕНИЯ я практиковала всяческие уловки, хитрость и обман. Никогда не думала, что впервые использую эти навыки против конвента, которому служу.
Поскольку мне ни к чему, чтобы настоятельница передумала уезжать, становлюсь послушной как овца — в полном соответствии с ее желаниями. Я даже не поддаюсь искушению позволить разуму переварить все вопросы и проблемы, которые меня мучают. Из-за страха, что она это каким-то образом почувствует.
Образно говоря, я «опустила крышку на кипящую кастрюлю».
В тот вечер за ужином объявлена моя новая роль в монастыре. Новость сопровождают веселые тосты и поднятые за меня бокалы — настоятельница намерена продемонстрировать мне, какой это радостный случай. Я без конца улыбаюсь, так что щеки болят. Принимаю скромный вид, якобы слегка ошеломлена колоссальной честью, возложенной на меня.
На следующий день, когда настоятельница готовится к отъезду, весь конвент косится на меня с плохо скрытым подозрением. Послушницы избегают меня, опасаясь, что я cмогу прочесть их мысли. Одна за другой они покидают мою молитвенную скамью. Каждая утверждает, что вдруг вспомнила что-то, а по возвращении выбирает другое место. Все эти девушки — чьи синяки я выводила, тренировала, выслушивала секреты — теперь ведут себя так, будто у меня внезапно появились крылья или вторая голова. Они уже начали отделять меня от повседневного быта, как сестрy Вередy. И я чувствую целую жизнь изоляции, растянувшуюся передо мной, бесконечную как море.
