— Боишься? — кошусь на Павлика, а он ёрзает на стуле. Бледный настолько, что кажется, из него всю кровь разом выкачали.
Наверное, так выглядели жертвы вампиров из дурацких легенд.
— Я ничего не знаю… я ничего не делал!
— Идиот, верни мои бабки и товар.
Молчит, лишь сопит шумно. Лицо покрывается красными пятнами, глаза бегают из стороны в сторону. Думает, если, конечно, в его тупой башке ещё остались внятные мысли. На лбу выступает испарина, и Павлик кое-как предплечьем вытирает влагу.
— Ну? Сам же себе хуже делаешь.
— У меня нет, я не знаю ничего. Это кто-то другой, я все дела в полном порядке оставил.
Упрямо мотает головой, доводит меня своей упёртостью. И я бы может ему поверил, если бы не все факты, указывающие не его персону. О да, у меня много фактов.
Сминаю пустую бутылку, выбрасываю в урну и демонстративно медленно подхожу к длинному столу. Вжик, молния сумки раскрывается. Ноут на стол. Крышку вверх. Рабочий стол. Нужная папка с копиями всех доков. Каждый проверен десятки раз, в каждом прочёсана каждая запятая, пропущена через сито.
— Это… — Павлик икает, облизывает сухие губы и бормочет: —Как же это? Я не понимаю. Как же так?
Слежу за его мертвенно-бледным профилем, дрожащими губами и круглыми плошками глаз. В них мелькает ужас, смешанный с истерикой. Никогда не видел, чтобы мужик был таким жалким. А я уж, будьте уверены, в своей жизни много подонков повидал.
— Ты же не тупой. Ты понимаешь, что сухим отсюда не выйдешь?
— Вы меня убьёте?
Похоже, мне пора на пенсию. Или хотя бы просто выспаться, иначе меня то за похитителя детей принимают, то за убийцу.
— Мы не на съёмках "Бандитского Петербурга", — улыбаюсь почти искренне и занимаю один из стульев.
Закидываю руки за голову, смотрю на Павлика, слежу за каждым его долбаным вдохом.
— Я… я верну деньги! Я всё верну. Я немного успел потратить.
Тьфу ты. Аж противно, что он так быстро сдался. Победа над слабым — так себе удовольствие.
— Конечно, вернёшь. Ещё как вернёшь. Сотрудничать со следствием полезно.
— Со след… со следствием? — пугливо икает и снова рвётся, пытается освободиться.
— Боишься? Раньше надо было думать. Хотя… есть один вариант.
Подаюсь вперёд, хватаю Павлика за загривок и смотрю прямо в трусливые глазишки.
— Хочешь, отпущу? Хочешь?
Наши глаза совсем близко, я чувствую даже аромат его мятного дыхания и сладкого парфюма. Почти женского. Стоит чуть сильнее надавить морально, уссытся. Прямо здесь в штаны напрудит. Как же Инга вообще с ним жила? Как не видела, какое он ничтожество? Но никогда не поздно открывать глаза.
