— Что ты там делаешь? — крикнул он мне сверху.
Обычно я выходил в гостиную, чтобы видеть его, когда пытаюсь докричаться на второй уровень.
— Нужно вывести Цыпу на улицу.
— Просто выпусти его на задний двор. Я уберу там завтра, когда мы вернемся домой.
— Нет, — крикнул я ему. — Нам обоим не помешает проветриться.
— Как хочешь, — проворчал он. — Я собираюсь в душ.
Я не стал дожидаться, пока зашумит вода. Вместо этого подошел к входной двери, вдохнул свежий осенний воздух и вышел в ночь. Уже похолодало, но не настолько, чтобы надевать теплую куртку. Толстовки на мне было вполне достаточно.
Закрыв за собой дверь, я поспешно сбежал по ступенькам и уже почти дошел до конца нашей улицы в Линкольн-парке, когда услышал свое имя.
Я повернулся как раз в тот момент, когда Ян бросился в мои объятия. Он с силой врезался в меня, крепко стиснув в руках, и уткнулся лицом мне в плечо.
— Не надо, — прошептал он.
Я вдруг осознал, что еще несколько мгновений назад даже не дышал. Только Ян мог такое выделывать со мной, ввергнуть в абсолютный анабиоз неопределенности — физически, умственно, эмоционально — и превратить в того, кто ждет.
Глубоко вдохнув, я прижался к нему, касаясь губами теплой кожи на шее, наслаждаясь ощущением Яна в своих объятиях, не желая отпускать его из-за страха, что от нас ускользает то, что мы только обрели, несмотря на наши с ним отчаянные попытки это удержать.
— Мы со всем разберемся, — сказал он дрожащим голосом. — Не вычеркивай мое имя из документов на дом и не делай ничего другого в таком духе.
— Я не могу этого сделать, — произнес я с комом в горле. — И я бы не стал, даже если б мог.
Он кивнул мне в плечо.
— Должна быть золотая середина, — вздохнул я, крепче сжимая объятия. — Мы найдем ее. Клянусь.
— Думал, блевану, когда ты вышел из дома.
— Нам просто нужно во всем разобраться. Это не смертельно.
— Нет, — быстро согласился он.
— Все будет хорошо, — заверил я, отстраняясь, чтобы видеть его лицо.
Долбаный Ян. Только он мог переломить ситуацию и заставить меня заверять его, что все будет хорошо, даже когда я сам не был уверен в правдивости своих слов. Черт побери, ведь это я больше всех расстроен; это у меня задеты чувства и уязвлена гордость, будто сердце проткнули пиками, потому что он не хочет быть моим мужем. Мне следовало бы вмазать ему по лицу, но он был не на шутку охвачен беспокойством. Я видел это по тому, как Ян хмурил брови, как потемнели его глаза, как плотно сжались губы и напряглись скулы. Он казался порядочно напуганным, и я не мог пойти на попятную только потому, что меня что-то задело, потому как в наших отношениях именно я всегда все улаживал и исправлял.
