— Ты продолжаешь поиски? — с интересом Степан задает мне вопрос, который без пояснения мне ясен. Я киваю, а в горле комок образовался, который не дает мне сказать даже слова.
— Все тщетно, — кое-как выдавливаю из себя, уставившись на машину, что ехала перед нами, а потом затормозила, и следом Власов тоже жмет на тормоз. Снова, чертов, красный свет, и теперь я буду вынужден признаться частью своей проблемы с другом. Это нормально — делиться с близкими своими переживаниями, но, мне всегда казалось, что я лишен этого права, возлагать на плечи другого свои эмоции. Жизнь, работа наемника и настоящая профессия — все в купе определили во мне замкнутость, но не внешнюю, а именно духовную, и если раньше, еще до того, как я женился, и мог открыться своим внутренним переживанием или сомнением перед мамой, доверяя свое состояние, то после, будто пароль установили, и кроме моей Оли, никто не мог понять, что внутри меня бушует настоящий ураган. За четыре года брака со своей пушинкой, понял, что мы чувствуем друг друга на интуитивном уровне, и не всегда спрашивая «как дела», мы знали, что сейчас возможно не подходящее время для разговоров. Всегда было намного проще обняться и посидеть перед телевизором, насладиться обществом друг друга, а потом все прошлые проблемы становились настолько мизерными, что просто уходили на второй план, оставляя наши сознания открытыми для более прекрасного, чем самоанализ своих поступков. — Куда не обращусь — всюду закрыт доступ.
— Как-то подозрительно, тебе не кажется? — Степан нахмурился.
— Еще как, — я соглашаюсь с ним. — Долго не решался произнести вслух, надеясь, что это не может касаться нас, но, скорее всего это не так, Степ. Моя «работа», — я в воздухе обозначаю кавычки, — наложила свой отпечаток на семью. И теперь, мне предстоит понять, где я совершил ошибку, и подверг опасности свою жену.
— Ты все еще надеешься, что она жива? — Степан не намеренно задал самый распространённый вопрос, но, а мне показалось, что анатом только что прошелся своим скальпелем по моей грудине, жаля до безумной боли сердце, которое наполовину все еще живет. Увидев мою реакцию, Власов поспешил оправдаться, но я покачал головой, ведь это самая больная и жестокая правда. А, что, если моей пушинки уже нет? Все это время мысль всплывала, но я упорно отказываюсь верить, это не так и я чувствую, что она все еще дышит воздухом.
— Оля — жива, — твердо произношу, не давая возразить анатому и подкинуть камней в мою израненную душу. — Пока я не увижу собственными глазами ее тело, — я сглатываю нервный комок в горле, — она жива, Степ. — Друг кивает головой.
