— Всю жизнь ты мне загубил, ирод проклятый, всю кровушку мою выпил! — пела привычную песню мать.
— Да ты ж не баба, а кобыла, — держась за культю и морщась от боли вторил ей отец, — стерва бешеная, какой мужик тебя выдержит?
— Все, нет моей моченьки дальше терпеть! — продолжала мать. — Слава богам, нашелся тот, кому я и такая нужна!
Тось удивился — это было что-то новенькое. Обычно после этого она в ответ обзывала отца ни на что не годным мерином и тупым хряком.
Отец расхохотался.
— Это как, при живом муже-то? В полюбовницы пойдешь, что ли? А бабы косы не повыдергают?
Мать уперла руки в бока и злобно прищурилась.
— Так муженек-то у меня теперь ни на что не годный! Куда уж ему жену кормить, самому бы прокормиться! Любой скажет, что я благое дело делаю, — от забот тебя освобождаю! И жрец мне то же самое вчера говорил. Брак, говорит, ваш теперь можно считать недействительным. Так что ухожу я от тебя, Тось! Понимаешь, ухожу! Вот прямо сейчас. Ничего с собой не возьму, даже одежду. Как есть, так и уйду! Подавись моим приданым!
— Ну и вали к своему кобелю, сука! — злобно выплюнул отец. — Только сына я тебе не отдам, не надейся!
— Да подавись своим выродком! — еще злее выкрикнула мать. — Я и не собиралась его забирать! Нужен он мне! Я из-за него чуть не померла, когда рожала!
Тось покачнулся и оперся о косяк. Такого он от матери не ожидал.
Отец раздвинул губы в ненавидящем оскале.
— Будешь дочку своего хахаля воспитывать?
Мать победно улыбнулась.
— А вот и не буду! Он Мирку к сестре в город отослал, чтоб мы могли с ним новую жизнь начать! И мы начнем, уж будь спокоен!
Отцовское лицо перекосилось, он попытался встать с лавки, но не смог, а мать, гордо вздернув подбородок, повернулась и направилась к дверям.
Тось немного постоял и пошел к отцу. У него не укладывалось в голове, что он больше не увидит ни мать, ни Миру. Надо же, дядька Сегорий отправил ее в город, чтобы не напоминала о тетке Фелисии и не мешала вить новое гнездо. Скотина.
На негнущихся ногах Тось подошел к лавке и сел рядом с отцом. Тот, будто только что заметив сына, перевел на него тяжелый, неподвижный взгляд и опустил здоровую руку на чернявый затылок.
— Ну что, сынок, остались мы с тобой вдвоем. Ты-то хоть не бросишь?
Тось покачал головой и вдруг ткнулся отцу лицом в грудь и зарыдал в голос, громко, как девчонка. Отец гладил его по голове и бормотал что-то успокаивающее, типа:
— Ну ладно, ладно, эх, жизнь наша….
