— … прости, что не держала за руку, прости, что не попрощалась, прости!
Он сам был на грани, Мирино горе било по нему, словно молотком. Тось настолько привык делить с ней все, что по привычке разделил и это. К концу дня он уже очень раскаивался в том, что ждал смерти тетки Фелисии. Боги с ней, пусть бы жила, только бы не испытывать этой раздирающей грудь боли, от которой он задыхался на пару с Мирой.
К вечеру Тось настолько вымотался и был не в себе, что ему начало казаться, что самая главная беда Миры заключается вовсе не в смерти матери, а в том, что она не поговорила с ней перед смертью, не подержала за руку и все такое. Мира столько раз это повторила, что неудивительно, что он так подумал. Тось, правда, не очень понимал, зачем это ей было нужно, тетка Фелисия прекрасно умерла и без этого, но так ведь он многого не понимал из того, что казалось Мире важным. В голове у Тося стоял туман. Он устал до одури и хотел только одного — чтобы его молочная сестра перестала плакать.
В конце концов, покойницу обрядили, положили на погребальные доски и вынесли во двор. Похороны должны были состояться на следующий день — боги велели давать каждому покойнику шанс очнуться, да к тому же надо было успеть все приготовить для поминок. Вынести покойницу во двор распорядилась бабка Сава, мол, так лучше, на улице прохладно, и запаха не будет, а то завтра люди придут поминать, стыда не оберешься, если завоняется. Помогавшие готовить соседки покивали, отводя глаза, что, пожалуй, так и правда будет лучше, но Тосю подумалось, что будь бабкина воля, она бы вообще закопала невестку без поминовения, как собаку. Очень уж она с ней не ладила. И как раз в этот момент Тося осенило. Раз тетку Фелисию оставят на улице, значит, она будет без присмотра.
Раз тетку Фелисию оставят на улице, значит, она будет без присмотра.
Раз ее оставят на улице, значит, она будет одна. Ведь не будут же они караулить ее целую ночь.
Тось знал, что обычно с покойниками сидит жрец, но не будет же он сидеть рядом с ней всю ночь, да еще на улице.
Когда бабка увела Миру спать, Тось спрятался в сарае и стал ждать. Дядька Сегорий со своим двоюродным братом, его женой и кучей престарелых родственниц действительно сидели рядом с теткой Фелисией довольно долго, примерно до полуночи, пока жрец читал над покойницей молитвы. Светила луна, по краям погребальных досок горели свечи, и Тосю хорошо все было видно. Закутавшись в лошадиную попону, он несколько раз задремывал, просыпался, смотрел в щелку, снова засыпал и опять упорно просыпался. Наконец, жрец дочитал, все помолились и пошли в дом перекусить.
