Геннадий загорелся, разволновался, видать, крепко задели его эти "другие слова". Лицо красное, как столовая свекла, глаза блестят, русая с проседью прядь упала на лоб.
- Да ладно, плюнь ты на этот телевизор. Остынь, Геннадий! - пытаюсь успокоить соседа.
- Как это успокойся! За кого они меня... нас держат? За козлов тупорогих, что ли?
- Ну, скажи тогда, коли так... Почему они сыпят непонятными словечками? По-твоему, почему?
- "Почему, почему..." А потому что они не люди, а уроды!
- Не скажи, - шучу я, - бывают и симпатичные ребята.
- Душой уроды. Грамотешку-то они, все эти затейники, знают, институты кончали. А понимаешь... - Геннадий растопыривает пятерню, трясет яростно ею перед своим лицом и почти шепчет: - Они стесняются нашего народа, нас, языка нашего стесняются. А вдруг за границей посмотрят и скажут: что, мол, они на своем лапотном русском чешут, а где же шова-шоу, где Бинго, где ментаритет? Где ток, а?.. Если же услышат эти вот, другие слова, то к ним уваженье за границей будет. Понял?
Я наливаю - ему и себе - пахучего чаю. Закуриваю. Сосед тоже умолкает, закуривает. Там, далеко, над лесом, сгорают, гаснут перышки-облачка, как гаснут, наверное, в котле газетчины, телевизионщины, бесчисленных радио чудные, исчислимо-неисчислимые слова родного русского языка, их тончайшие оттенки, пресекается вольное дыхание души и простора, их, слова, питавшее...
- Ха! Михайла! - Сосед причесывает пятерней волосы и поворачивается ко мне всем телом. - Послушай, я тут стих сочинил. Хочешь, прочитаю?
- Хочу.
- Он короткий, стих.
- Ну и что ж.
- Вот... "Иволга, таволга, Волга, бор, боровок, борона..." Как?
...Расходимся по домам около полуночи.
Я, раскинувшись на старом, привычном диване, почти сразу засыпаю... Но потом, через какое-то время, глаза сами собой открываются, и я начинаю думать о своих родителях-стариках, об их многотрудной и полной смысла жизни, о сыне и дочери, которые живут и будут жить долгие десятилетия в небывало упрощенном бытии. О моих добросердечных соседях, о светоточивой русской литературе, без которой себя не мыслю, о...
И, засыпая, слышу глуховатый, крепкий голос Геннадия: "Иволга, таволга, Волга..."
Космонавт Павлов
- Вы когда-нибудь видели шторм в океане?
- Нет. Не приходилось.
- А извержение вулкана? Скажем, на Камчатке? Когда земля под ногами ходуном ходит?..
- Не посчастливилось.
- Не посчастливилось... - Космонавт Павлов, крепкий телом мужчина лет пятидесяти пяти в черном пиджаке и черной же водолазке, крупнолицый, чуть курносый, усмехается и крутит в загорелых пальцах рюмку с водкой. - Не посчастливилось... Не видели - и, думаю, не стоит о том жалеть. Беспомощной пылинкой или травинкой себе кажешься.
