бежавшие охранники. Они появляются из ниоткуда, возникают из воздуха, всегда готовые
восстановить дисциплинарное равновесие. Здесь человек теряет власть над своим телом. Не
ты решаешь, когда есть и спать, где стоять или сидеть, дышать или не дышать. Тем более
ты не можешь умереть, если пожелаешь. Система предопределяет распорядок каждого твоего
действия. Единственное место, в котором тебе отводится некоторая степень свободы – твоя
камера. Здесь ты можешь стоять, сидеть или лежать на койке, когда заблагорассудится. Делать
упражнения, танцевать балет, маршировать, стоять на голове, прыгать по воображаемым клас-
сикам. Если тебе позволит совесть, невидимый взгляд из башни.
Меня он больше не страшил. Я обнаружил себя свободным от какого-либо постороннего
ограничения. Да, я всё ещё жил по тюремному распорядку. Вставал по сигналу, шёл в строе
на зарядку и работы, сидел в столовой, брился налысо; один из пяти тысяч узников системы
правосудия, отбывающих предписанный им обществом срок. Но это больше не ограничивало
меня. Какое мне дело до того, куда идти и чем заниматься? Разве делал бы я что-то другое
там, на «воле»? Я понял, что нет большой разницы в том, чтобы сидеть в своём офисе на пред-
приятии или копать грунт с кандалами на ногах. Чтобы выходить на кофе-брейк с коллегами
или отправляться в столовую с такими же, как ты, арестантами. Просыпаться каждый день в
семь утра и идти на работу? Я делаю то же самое здесь, в тюрьме. Чем копание земли отли-
чается от заполнения никому не нужных бумаг и документов? Физический труд облагоражи-
вает, бюрократическая возня накладывает отпечаток вырождения. Приходить вечером в уют-
ную квартиру, принимать тёплую ванну и ложиться в мягкую постель? Если бы я вернулся к
этому после двух лет на нарах, то чувствовал бы себя обленившимся, зажравшимся скотом.
Впервые я заметил на себе воздействие музыки. Воинственное аллегро разносилось по
просторам паноптикума. Второй голос повторял тему с запозданием. Клавесин и оркестр боро-
лись, накатывали друг на друга, словно волны в бушующем море. Это борьба внутри меня.
Величие музыки и величие репрессивного аппарата власти, сосредоточенного в строгом архи-
тектурном ансамбле. Сегодня совершится мой триумф, победа человеческого духа над левиа-
фаном законодательной системы.
Двери открываются. Я выхожу и вижу справа и слева от себя цепочку таких же узни-
ков. В одинаковых одеждах, одинаково бритые, с одинаковым выражением безысходности на
