Аристотелю и любимым автором древним грекам, словно Белинский сам ставит новые рамки,
едва избавившись от старых. Он «находит три вида драматической поэзии – трагедию, драму
и комедию, выводя их не по внешним признакам, а из идеи самой поэзии».
Говоря о русской комедии, Белинский замечает, что возникла она задолго до Фонвизина,
но все эти комедии, хотя и являлись «произведениями литературы», но они не были «произ-
ведениями искусства». Каковым, без сомнения, можно считать «Горе от ума». «С 1823 года
она (комедия Грибоедова) начала ходить по рукам… Она наделала ужасного шума, всех уди-
вила, возбудила негодование и ненависть во всех, занимавшихся литературою по должности, и во всем старом поколении… Но все это доказывает только, что «Горе от ума» есть явление
необыкновенное, произведение таланта могучего, сильного…»
Продолжим. «Горе от ума» была написана Грибоедовым совсем не так, как писались
ранее подобные произведения – вместо «шестиногого ямба» автор использовал «вольные
стихи». То есть поэма была написана не «книжным языком, которым никто не говорил, кото-
рого не знал ни один народ в мире, а русские особенно слыхом не слыхали, видом не видали, но
живым, легким разговорным русским языком». Комедия получилась «живой», она «дышала,
поражала быстротою ума, оригинальностью оборотов, поэзиею образов» (не зря почти все
выражения из комедии стали поговорками).
Удовлетворив оба рода критики, господствовавших в литературе – французскую (то есть
посмотрев на комедию с точки зрения ее историчности) и немецкую (то есть начав производить
оценку ее художественности) – Белинский приступает к тщательному разбору самого произ-
ведения. Он подробно знакомит читателя с содержанием пьесы, попутно вставляя свои заме-
чания, хваля или критикуя монологи и диалоги героев. Белинский определяет статус каждого
из них: «пошлый Фамусов», «полоумный Чацкий», «ничтожный Скалозуб», «глупый Молча-
лин»… Определив таким образом рамки для каждого из героев, Белинский оценивает их дей-
ствия и слова только из узости этих рамок, забывая о том, что времена «классической коме-
дии», с которой он так борется на протяжении всей своей статьи, миновали. И Грибоедов это
понял раньше своего критика, поэтому его герои зачастую неожиданные, непредсказуемые, а
потому живые, настоящие, что, скорее всего, и возмущало просвещенного читателя, он узна-
вал себя и в Фамусове, и в Молчалине, и в Софье, и в других героях пьесы.
