— А что Маус? — спросил Иван.
— А Маус вообще не человек. Он как шторм, как лавина, стихия, короче говоря. Полтора года назад я впервые увидела его и влюбилась. Представляешь, в автобусе, увидела и все! В него просто нельзя было не влюбиться, как нельзя не любить море или солнце. Я знаю, с ним вообще ничего никогда не может быть, он летает выше всех. И я удивлена, что почему-то ему нравлюсь. Понимаешь, не Настя, а я. Но это все не то. Он ведь это явно не в серьез. У него наверняка десятки, таких как я! Я в тупике, Вань, в полнейшем, — рассказала я.
— Мне кажется, я понимаю, о чем ты говоришь, — сказал Иван, закуривая новую сигарету, — понимаю, почему у тебя с ними не клеится. Ты для них, как бы это помягче сказать, ты слишком простая, легкая добыча. Ну, знаешь, пришел, увидел, победил. Ты слишком легко… достаешься. Им. Так нельзя! У меня так с моей Качалкой.
— Перестань ее так называть! Все-таки ты с ней, она с тобой, вы — пара, она любит тебя, ты ее, — твердила я, не особо вникая в его слова.
— А ты, шторм — лавина, летаешь среди своих Дэнов и Маусов… — с какой-то злобой вдруг сказал Иван.
— Если ты продолжишь, я тебя ударю, — предупредила я, когда до меня, наконец, дошло, куда он клонит.
— Извини, просто я хочу, чтобы ты поняла…
— Нет, они и тут уединились, сладкая парочка! — вдруг услышали мы возле себя голос медички, идущей со стороны колледжа.
— До свидания, Татьяна Юрьевна! — почтенно сказал ей Иван,
и когда она прошла мимо, тихо, но жестко повторил: «Чтобы ты поняла».
Чтобы как-то отвлечься от мыслей о своем моральном падении и безответного чувства привязанности к неизвестно кому, я по примеру Насти начала рисовать.
Каждый день я приходила с учебы, включала какую-нибудь тяжелую и грустную музыку, надевала наушники и уходила в мир акварельных грез, основной темой которых были рыжеволосые красавицы и прекрасные широкоплечие принцы с серьгой в ухе.
Одна картинка получилась особенно удачной. Хотя, как раз на ней не было никаких принцев. На картине я изобразила розово-оранжевое закатное небо над ровной морской гладью, а в небе двух исполинских птиц, похожих на орлов, парящих друг против друга. Верхом на птицах сидели прекрасные амазонки, одна светловолосая, а вторая с иссиня-черными волосами. У обеих в руках были огромные мечи, и каждая была готова нанести сокрушительный удар по сопернице. На фоне легких синих волн я вывела надпись белой гуашью, так словно она сама по себе сложилась из морской пены — «The Duel». <2>
