— Чего ходишь тут, окаянный? — сразу взвилась одна.
Пригляделась да и смолкла озадаченно: видно, не узнала. Была она постарше второй, покрепче, в бедрах пошире и на лицо круглей. А подруга ее молодая так и замерла, как зайчишка, услышавший в тишине леса шорох снега под лапами волка. Чуть бледная, словно испугалась или хворала слегка. И глаза — блестящие, темные все по его лицу блуждали, отчего она помалу расслаблялась.
— Рарог я, из гостей вашего князя. Не бойтесь.
— Ходишь здесь чего, спрашиваю! — еще больше ощетинилась старшая.
А вторая ее за локоть дернула, не сводя с Рарога внимательного, любопытного даже взора. И оказалась она наружностью приятной, тонкой и светлой, как береза. Под свитой не разглядеть фигуры, но и то можно было заметить, что Лада хорошенько постаралась: ноги длинные, талия — двумя руками обхватить можно так, что пальцы почти сомкнутся. И грудь округлая вздымается чуть взволнованно.
— Раз гость Владивоя, так и чего на него шипеть, — произнесла она на удивление спокойно.
— Знаем мы таких гостей. Только и следить, чтобы не умыкнули чего, — не сдалась наперсница.
Вот же неуемная баба. Никогда бы на женщину Рарог руку не поднял, да таких порой хотелось хоть встряхнуть, чтобы сами себя услышали. Как развяжут язык, так и все, что в голове есть, работать перестает.
— То, что по двору гулять нельзя, о том мне князь ничего не сказал, — бросил он все ж грубовато, хоть и не хотел.
— Не сердись, — молодуха отлепилась от бока своей наперсницы и подошла чуть ближе — рассмотреть, не иначе.
Поправила платок, что прикрывал ее волосы, заплетенные в две тугие косы — мужняя, стало быть. И показалось вдруг в неверном свете, который лился из оконца над головами, что пряди чуть рыжеватые.
— Меня Сения зовут, — представилась неожиданно. И улыбнулась приветливо. — Спасибо, что дочку Владивоя от беды уберег. А то, что Бажена ворчит, не слушай.
— Чай не звери какие, чтобы в том доме, который нас добром позвали, бесчинства творить, — ответил Рарог хмуро. — Да не всем это втолкуешь, видно, — и посмотрел выразительно на бабу злобную. Может, хоть устыдится чуть. — Доброго сна тебе, Сения. Я тоже пойду.
Он свернул по другой дорожке обратно к дружинных избам. Продрог, признаться, в одной рубахе. Зато голова и правда как будто легче стала.
На другой день начали готовиться все к Дню Даждьбога. И везли что-то в детинец на телегах: никак для завтрашнего пира, на котором соберется гостей гораздо больше, чем задумывалось. Гремело что-то в гриднице. Сдвигали столы и лавки носили из терема, чтобы всем рассесться хватило. И женщины хлопотали: все серьезные. И не мог прогнать их под крышу даже дождь, что с утра самого закапал с неба, размывая тропки.
