Оттянул уже развязанный ворот ее в сторону, оголяя небольшую грудь, которая — Гроза знала — полностью помещалась в его ладони. Смял слегка, заставляя твердую вершинку встопорщиться, и накрыл горячим ртом. А Гроза, почти до крови кусая губу, выгибала спину и комкала простыню в кулаках, пока он ласкал ее внизу пальцами. Неистово, долго, гася ее стоны поцелуями — чтобы потом, доведя до изнеможения, отпустить.
Безумец. Да разве она лучше?
Князь встал, оставив Грозу на лавке, распластанную его желанием и ослабившим тело удовольствием. Так не может продолжаться. Просто не может! Владивой налил в кружку остывшей сыти и выпил жадно. Налил еще. Его плечи тяжко ходили вверх-вниз, а руки чуть подрагивали, словно он был пьяницей, которого долго мучила жажда, нынче лишь едва удовлетворенная, но ненасытная. А вдоль хребта тянулась по рубахе его из дорогой браной ткани темная влажная полоса. Он повернул голову, прислушиваясь к глухому звуку стихающих во дворе мужских голосов. Усмехнулся, покачав головой.
— Тронет тебя кто другой, Гроза — убью, — проговорил веско.
— Кого убьешь-то, княже? — она села, натягивая на колени подол. Прикрыла воротом остро торчащую грудь, еще хранящую следы губ Владивоя.
И понимала, конечно, все. Да в голове все мысли какие-то шалые бились, одна другой глупее. И так хотелось за колкостями и насмешкой скрыть то, что на самом деле душу разрывало: неправильностью своей и необходимостью, страшной и постыдной тоже. Князь обернулся, глянул чуть исподлобья так, что в затылке закололо, а сердце трепыхнулось и замерло на миг. С лица Владивоя помалу сошла тяжесть хмельного вожделения. Как будто снова увидел он вместо желанной девушки всего лишь товарку дочери. Девчонку, еще не сменившую детскую рубаху
— и устыдился на мгновение того, что сотворил. И того, что еще сотворить мог.
— Обоих убью, — пообещал с пугающей уверенностью. — Наказание ты мое.
Князь снова отвернулся, провел ладонью по лицу, втягивая запах — и щеки запекло невыносимо. После подошел быстрыми шагами. Поддев подбородок Грозы пальцами, до боли впился в губы — коротким, яростным поцелуем-укусом — и, отпустив ее, просто вышел из горницы.
Не желал Рарог княжеского гостеприимства, и уж пожалеть успел, признаться, что вообще связался с княженкой и ее людьми. Говорили свои: не влазь. Мало ли людей гибнет на дорогах от руки русинов, которые шныряют здесь порой. С тех пор, как поселился на острове Стонфанг ярл Ярдар Медный — особенно. Но вот как увидел Рарог испуганные глаза княженки, зеленые, чистые, что вмиг налились слезами от испуга, так и понял, что не сможет мимо пройти. А пуще всего, как мелькнул рыжий всполох между спинами гридьбы, между мускулистых ног лошадей. И брови, резко изогнутые, нахмуренные над синью глаз. И правда — будто лиса в чаще проскочила. Вот тогда-то он и вскинул лук к плечу первый раз. После только увидел меч в руках бойкой девицы. И отбивалась она им ловко, хоть силенок и недоставало. Гроза — разве другое имя могло подойти ей лучше?
