Сидевший рядом толстый чинарёк из правительства тоненько взвизгнул и ухватил Вику за плечо. Заорала и заматерилась его охрана — два гладких дюжих бездельника, на присутствии которых настоял чинарёк.
— Давай вниз, водила! — Коваленко страшно раскорячившись, пробирался через путаницу коробок, узлов и ног. — Вниз, говорю, давай! Метров на пятьдесят подлетишь — ящик коньяка и недельный отпуск!
— Да ну его на хрен! — кричал в ответ взмокший пилот. — Ты смотри, Антоныч, смотри, что деется!
— Ложкарёв!!! Вниз, говорю! — ужасным голосом взревел Коваленко.
Вертолёт завалился набок и, как показалось Виктории, стал падать. Чинарёк вопил дурным голосом. Из носа его хлынула кровь. Вика саданула чиновника локтем, попав в жирный бок, и приникла к иллюминатору. Внизу проклятый кокон, тошнотно закручивающийся лохматыми спиралями, выбрасывал из себя длинные паучьи ноги. Они вырастали из вершины кокона и плавно тянулись на сотни метров в сторону, обрастая угольно-чёрными протуберанцами.
— Вон к тому гони, Ложкарёв! — кричал Коваленко тыча рукой куда-то в сторону.
Первая из гигантских арок уже впилась в старенькую «высотку», стоявшую сразу же за заводом «Промсвязь». Огромная дуга, образованная безумными вихрями, нависла над корпусами завода, не задевая даже мощную антенну на главном девятиэтажном корпусе. Высотку тут же обволокло чёрным. С дуги вниз полетела какая-то дрянь. Крыша монтажного корпуса завода быстро обрастала «чёрными саксаулами». Видно было, как по ней мечутся фигурки в комбинезонах, шарахаясь от летевшей сверху мерзости. Вот кто-то полетел вниз, отброшенный корявой ветвью, и безжизненно распластался на асфальте.
Солнце внезапно померкло. Над вертолётом, отбрасывая мрачную тень, пронеслась огромная чёрная полоса, похожая на струю вязкой взбаламученной жидкости. Вика невольно пригнулась. Рядом рыдал чинарёк, расцарапывая лицо и вырываясь из привязных ремней. Вертолёт дёрнулся в сторону. С грохотом покатился по рифлёному полу запломбированный ящик, обитый цинковым листом, и больно ударил Вику по ноге.
Вика вдруг поняла, что визжит от восторга и ужаса. Она смотрела сейчас на спину Коваленко, раскорячившегося у кабины пилота. Он обернулся — Виктория увидела его смеющееся красное лицо, блестевшее от пота.
— Не ссы, Капустин, по…бём и отпустим! — заорал он, хохоча во всё горло.
«Господи, да он псих!» — почему-то радостно подумала Вика. Больше всего на свете ей хотелось сейчас вырваться из потных объятий одуревшего чинарька и обнять хохочущего здоровенного нахала и матершинника Коваленко… и потом, скорее всего, грохнуться вместе с ним на землю, со всего размаху. Но — чтобы с ним, с ним,
